Мы неоднократно делали предположение, что плод, во время своего внутриутробного развития загружается от матери некой информацией. Но, как показывают наблюдения, одновременно с этим он приобретает и собственный опыт. Сочетание одного и другого формируют основание, на котором выстраиваются все остальные формы поведения. Важным вариантом вырабатываемого поведения являются способы овладения влечениями.
Однако из учения Фрейда об истерии следует, что сексуальность является автономной функцией, которая появляется несколько лет спустя после рождения и не имеет связи с фетальным периодом развития. Этим исследованием мы попытаемся заглянуть в “моторный отсек” истерии и увидеть линию “шестеренок” и то, на что опираются ее симптомы, как они используют фетальные загрузки и фетальный опыт, по образу и подобию чего они формируются.
В своем исследование мы будем учитывать, выдвинутые Фрейдом предположения о том, что причина истерических заболеваний лежит в интимной жизни больного, а истерические симптомы являются проявлением, ставшими бессознательными и тайными для самих пациентов сексуальными желаниями.
Сделаем мы это посредством дополнительного изучения случая Доры, описанного Фрейдом в работе “Фрагмент анализа истерии”. Делать мы это будем с позиции уже имеющихся знаний о психофетальных загрузках, следы которых мы все еще можем видеть в поведении Доры.
***
Фрейд лечил Дору три месяца 1899 года, лечение было прервано самой Дорой, а результатом лечения стало “устранение тогдашнего конфликта”.
Привел Дору к Фрейду ее отец. Поводом стал очередной ее припадок (как и в чем он проявлялся нам неизвестно) с потерей сознания. Отец, связывал этот припадок с дурным настроением Доры, ее раздраженностью, мыслями о самоубийстве и мотивами, которые никак не должны были закончиться припадком. Он говорил: “Она добивается от меня того, чтобы я прекратил общение с господином К. и, особенно, с госпожой К.”.
Хотелось бы сразу очертить круг тех симптомов, которые явились основанием для психоанализа. В двенадцать лет у Доры возникли мигренеобразные, односторонние головные боли и припадки нервного кашля, вначале всегда возникавшие совместно, а затем постепенно оба симптома разделились, и каждый получил свое собственное развитие. В шестнадцать лет боли полностью исчезли. Припадки же нервного кашля, которым вероятно дал повод обычный катар, сохранялись все время. В восемнадцать лет она кашляла особым характерным образом. Число таких припадков невозможно было установить, длительность же их составляла от трех до пяти недель, однажды даже несколько месяцев. В первой половине такого припадка, по меньшей мере, в последние годы, наиболее тягостным симптомом было полное отсутствие голоса.
***
Свое исследование начнем с членов семьи, которые к моменту рождения Доры уже составляли единое целое, которое могло не повлиять на формирование характера нового члена семьи.
Отца Доры Фрейд описывал, как мужчину примерно в возрасте 55 лет, который до своей женитьбы переболел сифилисом, некачественно пролечился, запустил заболевание и обратился к Фрейду уже с симптомами нейросифилиса. Поскольку в период дальнейшего развития этого заболевания у него родилась Дора, нам следует сделать вывод о том, что все страдания отца разворачивались на глазах его дочери. Что было с Дорой в раннем детском возрасте нам неизвестно, но известно о том, что в ее десять лет у отца случилось отслоение сетчатки, а в 12 лет она впервые “познакомилась” с острым случаем помешательства ее отца, за которым появились проявления паралича и легкие психические нарушения – симптомы сифилитического поражения мозга. Таким образом мы можем предположить, что в значительной степени детство Доры было наполнено или ожиданиями приезда отца, или переживанием его болезней. Болел ли отец Доры туберкулезом, выяснить сейчас не удастся, но учитывая, что и сифилис при поражении им легких, может проявляться симптомами легочной патологии, а сифилис был запущен, следует предположить, что все это были симптомы сифилиса.
В семье он был доминирующей личностью, все крутилось вокруг его интересов и интересов его бизнеса, и обеспечивалось другими членами семьи. Как следует предположить, в семье его ценили за высокие умственные способности и пробивные свойства характера, которые позволили ему выйти на ведущие позиции в бизнесе, а семье пребывать в полном достатке. По остаткам привязанности к отцу, которые сохранились к моменту посещения Дорой Фрейда, мы можем сделать предположение о том, что Дора с самого глубокого детства была привязана к своему отцу и относилась к нему с особой нежностью. “Эта ее нежность была, кроме того, усилена из-за многих тяжелых заболеваний, которым был подвержен отец, начиная с шестого года её жизни”. Сделаем предположение, что каждый эпизод криза в состоянии здоровья отца, Дора переживала как свой собственный.
О матери Доры нам не известно почти ничего. Вся эта история со специфическим заболеванием главы семьи, о котором, вероятно, его жена узнала после замужества, не могли сказаться на ее поведении. Этим, возможно, объясняется ее домашнее поведение, связанное с наведением чистоты в доме. Спрятав глубоко в себе свои обиды на мужа, как следует предположить, она конвертировала их в мышечную энергию, создавая для окружающих впечатление, что ее не интересуют ничего, кроме чистоты в доме. Трудно сказать, почему Фрейд не связал туберкулез и сифилис отца Доры, мужа ее матери с ее стремлением к чистоте. Мы считаем, что таким образом мать Доры и жена ее отца всеми доступными способами боролась с этими инфекционными заболеваниями – боролась за здоровье своих детей. Поэтому утверждения о том, что она “без малейшего понимания живых интересов своих детей, целыми днями занималась наведением порядка и поддержанием чистоты в квартире, на мебели и приборах в такой сильной степени, что это делало почти невозможным их использование или получение от них удовольствия”, кому бы они не относились, являются глубоко несправедливыми. Для кого она наводила в доме порядок, зная, что ее муж перенес сифилис и туберкулез, который мы не исключаем? Что будет делать заботливая мать, в доме которой имеются дети, увидев, как на мебели оседают откашливаемые мужем элементы?
Наверное, мы не заденем ничьих чувств, если, с учетом выше изложенного, сделаем предположение, что отец Доры был неаккуратным, легкомысленным и неразборчивым в людях человеком, обладающим значительной степенью самовлюбленности. Что не лишало его свойств заботливого отца, за которые его можно было любить.
Ничего не понимающая в мотивах такого поведения матери и до поры до времени, не владея секретами семейной тайны, Дора по-своему их интерпретировала, считая навязчивое отношение матери к чистоте проявлением некоего состояния, которое ей проще было игнорировать, чем найти этому разумное объяснение. Поэтому, не искушенная в вопросах защитных механизмах матери, жестко критиковала ее и практически полностью уклонялась от какого-либо влияния с ее стороны. Из случая видно, что даже узнав о том, что отец переболел сифилисом, Дора не пересмотрела свое отношение к потребности матери в идеальной чистоте. Хотя, как мы считаем, «психоз домохозяйки», который заподозрил у нее Фрейд, имел вполне реальные причины для своего существования.
О брате Доры нам мало что известно, кроме того, что он был на полтора года старше неё и являлся для младшей сестры идеалом. Он по-своему переживал отношения своих родителей, пытался уклониться от семейной смуты, но там, где он все же должен был принять чью-либо сторону, он поддерживал мать, что говорит не о токсичном поведении матери, а о закономерном поведении детей в эдипальной стадии.
О родственниках со стороны матери (как будто их не было), нам ничего не известно, зато известно, что отец Доры имел старшую сестру и брата-холостяка-ипохондрика. Тетя Доры болела тяжелой формой психоневроза без характерных истерических симптомов. Умерла в состоянии быстро прогрессирующего маразма.
Дора была привязана к этой семейной ветке, и эта привязанность усилилась в момент развития у нее ее собственного заболевания. А ее тетя стала для нее идеалом. Наделенная от отца природной одаренностью она идентифицировалась с членами этой родовой ветки, в том числе и в форме болезненной предрасположенности.
Из детства Доры нам известно, что в раннем детском возрасте она перенесла обычные детские инфекционные болезни. В ее интерпретациях состояния своего здоровья, она, вероятно, следуя утверждениям родителей, повторяла, что заболевала (заражалась) от брата. В восемь лет у нее появились приступы непрерывно нарастающего припадкообразного удушья, которым была приписана “нервная природа”. В возрасте двенадцати лет ее идентификация с братом стала ослабевать, его заменила тетя, а поэтому она “выбрала” свой путь развития и у нее появились собственные заболевания – мигренеобразные, односторонние головные боли, сочетающиеся с припадками нервного кашля. Эти два проявления сначала возникали вместе, а затем приобрели некоторую автономность, разделились и каждый получил свое собственное развитие. К возрасту полового созревания мигрени стали реже и в шестнадцать лет полностью исчезли, а припадки нервного кашля не только увеличились по продолжительности, но и стали сопровождаться потерей голоса, афонией. В возрасте семнадцати лет она (после смерти любимой тети) заболела лихорадкой и это ее состояние было тогда интерпретировано, как приступ аппендицита. Поскольку нам не известно о том, что она подверглась оперативному лечению аппендицита, мы должны сделать вывод, что это был не аппендицит, а кишечная колика, поскольку именно в это время Дора страдала запорами.
Таким образом, к возрасту своего совершеннолетия (18 лет) Дора приобрела заболевание, которое было отнесено к заболеваниям невротической природы. В этот период у Доры стал портиться характер, а она “цветущая девушка с интеллигентными приятными чертами лица” не могла найти себе применение, а поэтому создавала кучу проблем своим родителям. Главным признаком ее болезни были дурное настроение и изменения в характере. Здесь Фрейд обратил наше внимание на то, что Дора “была недовольна собой и близкими: своего отца она встречала недружелюбно и больше не переносила присутствия матери”. В этом возрасте она жаловалась на усталость и рассеянность, что не помешало ей стать слушательницей докладов для дам и заняться серьезной учебой. Мы это понимаем, как поиск новой формы идентификации.
Трудно сказать, что явилось причиной, тяжелая ли ноша женской участи, о которой она узнала из лекций, либо развитие ее комплекса неполноценности, то ли заигрывание со смертью, но однажды она решила по-своему просветить родителей и оставила на письменном столе (или внутри него) письмо, в котором прощалась с ними, так как не могла больше выносить такую жизнь. Поскольку отец хорошо знал свою дочь, он догадался, что у его дочери не было серьезного намерения совершить самоубийство. Можно предположить, что таким образом дочь искала возможность манипулировать своими родителями.
Считаем возможным обратить внимание читателя на следующий психоневротический узел, который указывает нам на определенные периоды фиксаций, которые состоялись у Доры к этому времени.
Сначала Дора идентифицировалась с братом, и заболевала “как он”, потом ее внимание переключилось на отца и тогда она стала страдать приступами удушья. Следующим примером для подражания стала сестра отца и у Доры появились односторонние (думаем, правосторонние) мигренеобразные головные боли, а после смерти тети у нее развился “аппендицит”, который сопровождался лихорадкой и волочением ноги.
Вывод напрашивается сам собой: от каждого, с кем она идентифицировалась, она брала для себя новую форму поведения – она, как будто находилась в гардеробе и присматривала для себя новые наряды (симптомы). При этом не упустим из поля внимания, что, где-то в вытесненном состоянии находится ее идентификация с матерью, о которой нам ничего не известно. А эта вытесненная идентификация и должна стать тем ядром, за которым она спрятала свой истинный образ.
Поскольку история истерии Доры разворачивалась не без участия семьи К. – друзей отца, подробно остановимся на тех эксцессах, которыми г-н К. обогатил жизнь Доры.
Однажды г-н К. предложил Доре пронаблюдать церковное торжество, из его магазина. Для создания видимости приличия он сделал это предложение в присутствии своей жены, на что получил согласие обеих женщин. Однако перед самым мероприятием он побудил свою жену остаться дома, отпустил приказчиков и, когда Дора вошла в магазин, был там один. Когда подошло время церковной процессии, он попросил ее подождать его у дверей, пока он опустит роликовые жалюзи. Затем он возвратился и вместо того, чтобы выйти в открытую дверь, неожиданно прижал ее к себе и запечатлел поцелуй на ее губах. В этот момент Дора ощутила сильную тошноту, вырвалась и минуя г-на К., помчалась из лавки, оставив г-на К. в темном помещении один на один в своем состоянии. Своих родителей в известность о случившемся, Дора не поставила.
***
Здесь нам придется отвлечься от темы анализа и обратиться к личности самой Доры. В этот момент Доре исполнилось 14 лет. Она только что перешагнула или должна была перешагнуть порог детства, богатого играми в куклы. Следует предположить, что в играх с куклами Дора проявляла свойственную этому возрасту нежность и заботу. Она их кормила, убаюкивала, спать укладывала, т.е. реализовывала на них свой материнский инстинкт. Чуть позже свою заботу она распространила на детей г-на К. Думаем, что и к детям она относилась исходя из материнских чувств, которые в ней стали проявляться. Поскольку это не следует из описанного случая, полагаем, что никакого сексуального подтекста в общении с детьми г-на К. она не имела. Из чего можно сделать вывод о том, что в стадию сексуального развития, где становятся понятными внешние признаки мужского сексуального возбуждения, она еще не вступила. К тому же она отрицала какие-либо собственные догадки об эрекции у г-на К. в момент поцелуя.
Не видя в этом случае причин для психоневротической реакции (ощущения эрекции), мы несколько иначе смотрим на этот случай. Но для чистоты размышлений предположим, что к четырнадцати годам Дора достигла того понимания о мужской эрекции, которую Фрейд предполагал для формирования вытеснения. Тогда получается, что она действительно ощутила эрекцию г-на К., испугалась ее и убежала. Но это все равно не объясняет механизм вытеснения этого феномена. Трудно с большей степенью вероятности утверждать, что девочки ее возраста, увидевшие возбужденные гениталии эксгибициониста вытесняют из своего сознания эту картину, чем то, что показывает практика: они либо ничего не понимают в том, что происходит, либо относятся к этому со смешком, думая, что мужчина хочет помочиться, либо пугаются этой картины и испытывают страх, который не вытесняется, а осознается через понимание, что нужно сторониться таких мужчин и мест в которых они обитают.
Как известно, Дора ничего не сказала родителям о поцелуе г-на К., т.е. ей не потребовалась помощь внешнего “Я” для того, чтобы пережить этот момент. Она сама с нежностью целовала своих кукол, возможно и детей г-на К., поэтому и не могла увидеть в этом поцелуе некий подтекст, который бы включил механизм вытеснения. При этом мы не исключаем того, что г-н К. мог находиться в сексуально возбужденном состоянии, но полагаем, что его возбужденность осталась Дорой не замечена – мало ли что мужчины носят в своих карманах. Сразу отметим, что восемнадцатилетняя девушка, позволяющая себе вести с мужчиной разговоры относительно сексуальных функций, утверждающая, что знает, как выглядит тело сексуально возбужденного мужчины, не могла постесняться сообщить своему аналитику, что она почувствовала, когда ее обнял и поцеловал г-н К., даже если это произошло четырьмя годами раньше. Для вытеснения таких воспоминаний мы не находим достаточных оснований. Считаем сомнительным реальность такого развития событий. Ссылки Фрейда на практику, в которой ему удавалось выяснить причинно-следственную связь эрекции и развитие истерических симптомов у других его пациенток, не проясняет механизм полного травматического вытеснения в случае Доры. Хотя именно прорывные интерпретации Фрейда относительно того, как орально можно использовать мужской половой член, могли сами по себе явиться привлекательным и удобным моментом для формирования новых вытеснений в 14 лет, но не в 18. К тому же не будем забывать того, что Фрейд обнаружил у Доры признаки детской мастурбации, а значит к этому моменту ее либидо нашло пути для своей утилизации. Иными словами, пути, по которым туда – сюда двигалось либидо, уже были открыты Дорой, из чего следует, что ее психосексуальный аппарат не нуждался в прокладывании новых либидных путей. Безусловно и оральными и сексуальными функциями Дора к своему совершеннолетию уже овладела, но она не могла их объединить в одну оральногенитальную функцию, поскольку только-только вступала в возраст полной сексуальности. Она только что оторвала от отца свое либидо, а поэтому должна была находиться на стадии поиска нового более подходящего объекта. Не будем забывать еще один момент. Как следует из природы истерии, либидо блуждает в поиске объекта, а на это требуется время, поэтому, как мы полагаем, истерики несколько отстают в своем психосексуальном развитии (в этом плане они все еще остаются в неведении – инфантильными). Второй момент, на который хотелось бы обратить внимание. С восьми лет Дора страдала теми, либо иными истерическими симптомами, из чего следует, что психосексуальная травма ей была нанесена ранее этого срока, а за прошедшее с тех пор время она могла вырастить своеобразную мозоль психологической защиты, предвидеть и не допускать развитие таких ситуаций. Этим мы хотим сказать, что в лавке г-на К. Дора вела себя как доверившийся друзьям семьи ребенок, и именно не входившее в ее планы интимнооральное сближение с г-ном К., привело ее к той реакции, которая в дальнейшем и последовала. Третий момент, на который хотелось бы обратить внимание – это то, что она не пошла и не рассказала о поцелуях г-на К. родителям. Ей не нужны были ни свидетели, ни сочувствующие, ни отвергающие лица. Иными словами, она в тот период отказалась от привлечения к своей персоне родительского внимания, из чего следует, что у нее отсутствовала театральность, так характерная для истерии.
Известно, что Дора с детства страдала припадками, которые Фрейд интерпретировал как истерические, из чего следует, что истерия у Доры была. Мы не готовы сейчас обсуждать эту тему, но возможно, что у детей раннего возраста припадки, хоть и являются проявлением истерии, не являются порождением психосексуальных бурь. Скорее всего это последствия травмы рождения, т.е. отделения от матери. Такие дети ищут материнской любви, но не находят ее, – а отца для этого недостаточно. Поэтому получается, что случай Доры подводит нас к мысли о существование у нее осколков фетальных переживаний, на которых мы остановимся чуть позже.
Вернемся к мысли, которую выше обосновывали. Мы считаем, что Дора не забыла (не вытеснила) воспоминания об ощущении эрекции г-на К., – ее либо не было, либо она ее не заметила. Думаем, что в своем развитии она не так далеко ушла от среднестатистической девочки нашего времени. Крайности брать не будем. Дора родилась в обеспеченной семье, из чего следует, что она не была ограничена в средствах на поддержание своей девичьей привлекательности. Предполагаем, что она была обеспечена средствами гигиенического ухода и не испытывала недостатка в них. Несколько раз в день она чистила рот, поправляла прическу, меняла платье согласно ситуации и т.д., т.е. матерью в ней была воспитана чистоплотность. Куклы ее, как следует предположить, тоже были ухожены. Думаем, что ее воспитание не позволяло ей брать в рот все что попало и всячески избегать ситуаций, при которых что-либо могло попасть к ней в рот без ее на то согласия. Если же такие случаи все же были, то она должна была долго отплевываться и искать место, где можно было бы все это смыть. Очень высока вероятность того, что она могла, глядя на что-то очень отвратительное испытывать тошноту. Поэтому мы и считаем, что симптом тошноты Доры, развившийся в ответ на поцелуй г-на К., явился следствием органолептических свойств, которыми он ее одарил. К тому же мы ничего не знаем об его улыбке, состоянии его зубов и ее желании ею (улыбкой) овладеть. Не факт, что всякий стремящийся поцеловаться дядя, достоин ответного поцелуя четырнадцатилетнего ребенка. К тому же не забудем, что Дора стала отдаляться от отца, а вмести с ним и от его друзей: – далеко позади осталось то время, когда она позволяла себе садиться к какому-либо дяде на колени и обнимать его. Теперь она испытывала к дядям, если не брезгливость, то ненужность в ласках, тем более в оральных. Не забудем мы и того, что в этот период она могла все еще находиться в латентной стадии психосексуального развития, либо только начала из нее выходить. Из чего следует, что она еще витала в девичьих грезах и ждала своего принца, но не принца, демонстрирующего свою эрекцию, а принца, обладающего внешними привлекательными свойствами. Переоценка г-ном К. своей привлекательности, как мы предполагаем, показала слабость девичьих защитных механизмов и вынудило ее усилить оральную защиту, формируя симптом тошноты и легкого отвращения к пище. В совокупности все это указывает нам на то, что после поцелуя Дора регрессировала до орально-анальной фазы своего развития, где никакой речи о гениталиях не идет. Возможно, что Дора и не регрессировала бы дальше, как мы предполагаем, если бы не сжатие ее грудной клетки, которое для достижения своей цели допустил г-н К. Этот психотравмирующий механизм мы и считаем основным в развитии ее случая.
Изложим кратко его составные части, как мы их видим. Во время сдавливания грудной клетки нарушается функция дыхания; крепкий, но не нежный поцелуй, служит той же цели остановки дыхания. “Наглость”, с которой г-н К. сделал все это, привела к резкому неудовольствию, для выражения которого требовалось прервать ровную дыхательную функцию (сбить дыхание) и снова набрать в легкие воздух. Обман г-на К. и подготовленная им ситуация, так же должны были возмутить Дору, а за этим последовал глубокий вдох. Единственной реакцией Доры могла стать только реакция отторжения г-на К. Это подтверждается последующим поведением Доры, которая “в последующее время избегала любой возможности оставаться с господином К. наедине”. И когда супруги К. напомнили Доре о согласованном решении совершить многодневную поездку, в которой должна была участвовать и Дора – она отказалась, не приводя никаких доводов.
Отвлечемся на некоторое время от Доры и обратимся к утверждениям Фрейда, которые, применительно к данному случаю Доры, мы считаем ошибочными в части применения. Фрейд писал: “Любую личность, у которой какой-либо повод к сексуальному возбуждению вызывает в основном (или даже исключительно) чувство неудовольствия, я, не раздумывая, рассматривал бы как истеричную, никак не учитывая того, способна ли она образовывать соматические симптомы или нет”. Но в лавке Дора не была возбуждена сексуально. Она находилась в стадии ожидания, но другого процесса – прохождения церковной процессии, а не удовлетворения своих скрытых сексуальных желаний, которых у нее в тот момент, безусловно, не было, поскольку она ожидала увидеть красивую церковную процессию. Для этого, собственно, в лавку г-на К. она и пришла. Но ее ожидания оказались фрустрированными, а она оказалась обманута в своих ожиданиях. По этой причине Дора никак не могла принять интерпретации Фрейда, думала, что с этим делать, и в конце концов она уволила Фрейда, поскольку тот никак не хотел поискать иную причину ее состояния.
Можно предположить, что прежде чем отказаться от услуг Фрейда, она предоставила ему возможность пересмотреть свои интерпретации и дала ему на это срок в четырнадцать дней, не поставив Фрейда в известность. Фрейд посчитал это символическим, но ошибся в толковании символа – цифры четырнадцать. Мы считаем, что цифра четырнадцать несла на себе иной главный смысл, который Фрейд не заметил – четырнадцатилетний возраст Доры, когда с ней случился эпизод в лавке. Он был уволен (как гувернантка, допустившая непростительную ошибку) из-за своего неправильного толкования случая в лавке, когда приписывал четырнадцатилетней девушке, находящейся, как позднее сам указывал Фрейд в состоянии (как мы считаем, подросткового) “гомофилического” интереса и желаний, скрытую радость от ощущения эрегированного полового члена г-на К. Другое дело, что это увольнение стало для Фрейда обидным и унизительным, что привело его к ассоциациям со сроками увольнения гувернантки.
Может показаться, что, усматривая ошибку Фрейда в толковании случая, который произошел в лавке г-на К., мы оставили симптомы (тошнота и отвращение к пище, и чувство давления в верхней части туловища) без связи с этим эпизодом. Но это не так. Мы считаем, что и первый, и второй эпизоды оживляли в памяти Доры некие бессознательные переживания. А на то, что они были, нам указывают невротические симптомы, которые Дора демонстрировала с самого далекого детства.
В качестве эксперимента, который мог бы подтвердить правоту наших предположений, попросим читателя, занимающегося аналитической деятельностью, попытаться проинтерпретировать детские игры (выстраивание пирамиды у мальчиков или завертывание кукол у девочек) взрослого человека с позиций их скрытого желания поиграть с эрегированным половым членом. Или попытаться довести до сознания импотента, что разрушенная им в детстве пирамида или раздавленный жук, являются свидетельством его скрытого желаниям не иметь эрегированного полового члена, а саму импотентность рассмотреть, как скрытое желание сменить пол. Интересно, сам бы читатель уволил такого аналитика?
Но здесь возникает вопрос, нужно ли нам отказываться от толкования символов, если они имеют в себе погрешность их понимания. Как еще понимать символ пирамидки, которую выстраивает мальчик раннего возраста, ничего не понимающий в эрекциях и половых членах? Возможно, наша ошибка (аналитиков) заключается в том, что мы исходим из фаллоцентрической модели строения скрытых желаний: во всем вытянутом видим символ члена, не догадываясь о том, что за ним может быть спрятана пуповина или “Я”, “догадывающееся” о своем вертикальном строении.
Мы часто путаем еще не дошедшее до сознания (в силу малого возраста) значение эрекции с вытеснением, которое является продуктом более позднего периода жизни. Помните, Фрейд спросил Дору, знает ли она о признаках возбужденного мужчины? Тогда Дора ему ответила: “На сегодня да! Тогда же – нет”.
***
О втором эксцессе г-на К. нам известно, что он произошел во время прогулок Доры с г-ном К. у озера, который проявился в том, что он отважился сделать ей любовное предложение. Не доводя ситуацию до “тошноты”, Дора поставила в известность своих родителей (включила механизм защиты внешнего “Я”) и поднялся скандал. От г-на К. потребовали объяснений, во время которых он самым упорным образом отрицал свою вину, и в качестве своих аргументов привел те, что Дора (“сама дура”, прим авт.) проявляла интерес лишь к сексуальным вещам и даже читала в их доме на озере «Физиологию любви» Мантегацци и тому подобные книги. Усиливая этот свой аргумент, он стал утверждать (подкидывая новый), что, вероятно, она просто перегрелась от такого чтения и “вообразила” себе всю ту сцену, о которой она рассказывает. Как мы полагаем, здесь Дора впервые столкнулась с предательством со стороны четы К. – ей сначала подсовывали “тому подобные книги”, а потом эту ее тайну предали всеобщему вниманию. Но не остался в стороне от предательства и ее родной отец, вставший не на сторону родной дочери, а на сторону человека, о котором он был “вообще не лучшего мнения”. Он считал “сам рассказ Доры о безнравственном предложении этого мужчины простой фантазией”, которая была вызвана “дурным настроением Доры, ее раздраженностью и мыслями о самоубийстве”.
Фрейд отметил в этом эксцессе психическую травму, которую повторно получила Дора в результате этого скандала.
***
В случае Доры фигурируют всего два сновидения.
Первое сновидение. “В каком-то доме пожар. Отец стоит возле моей кровати и будит меня, Я быстро одеваюсь. Мама еще хочет попытаться спасти свою шкатулку с драгоценностями. Но папа говорит: „Я не хочу, чтобы я и оба моих ребенка сгорели из-за твоей шкатулки с драгоценностями“. Мы спешим вниз, и как только я оказываюсь во дворе, я просыпаюсь”.
Возможно, что кто-то еще, кроме нас, увидел в этом сновидении картину рождения. Для нас оно стало отправной точкой понимания того, что состояние Доры формируется не только переживаниями прошлого дня, но и, рвущимися наружу, фетальными переживаниями. Относительно этого вопроса Фрейд писал: “Образцовое сновидение стоит одновременно на двух ногах, из которых одна опирается на существенный актуальный повод, а другая – на, чреватые тяжелыми последствиями, события детских лет” (здесь мысли Фрейда проходят рядом с периодом фетального развития. Ведь известно, что во время сна мы возвращается в фетальность, прим. авт.). Между ними, т. е. детскими и современными переживаниями, сновидение протягивает связь ассоциаций, посредством которых оно пытается соединить настоящее с прошлым, найдя оптимальный ответ и форму поведения (помните поговорку – “Утро вечера мудренее”). Желание, которым вызывается сновидение, конечно же, приходит из фетальнодетского периода. Части этих воспоминаний, т.е. те, которые не подверглись вытеснению, должны быть ясно видны в содержании сновидения. И мы их находим в ее словах: “Все не может относиться сюда, так как это было совсем недавно, а сон я видела уже давно”.
Фрейд пошел по одной тропинке ассоциаций, а мы пойдем по другой.
В мотивах сна Фрейд увидел, состоявшийся в реальности разговор родителей Доры, предметом которого являлась необходимость запирать на ночь брата Доры в отдельном помещении (“в эти дни папа ругался с мамой, так как она заперла на ночь столовую. А комната моего брата не имеет своего собственного выхода и доступна лишь через столовую. Папа не хотел, чтобы брат по ночам был взаперти. Он сказал, что так не пойдет. Ночью же может что-нибудь произойти и брату нужно будет выйти”. Но, как нам известно, брат Доры на озеро не поехал, из чего следует, что воспоминания об этом разговоре могут быть детерминированы другим воспоминанием, которое к настоящему моменту никакого отношения не имеют. Мы в этом видим действительно здравые опасения, но связанные с родами. И трактуем их так. Зачем закрывать выход брату в тот момент, когда он захочет ночью выйти? Это объясняется тем, что разговор состоялся ранее, а не в тот момент, когда они приехали на озеро. В тот момент брату Доры было около двадцати лет, а закрывать молодого человека на ночь нет никакой необходимости, тем более, что его у озера не было.
Нам известно, что Дора и ее отец, как следует из дальнейших событий, были приглашены г-ном К. и его женой отдохнуть на озере в их загородном доме. Дом оказался маленьким и деревянным, который не имел громоотвода. Была гроза и отец Доры прямо высказал свои опасения о возможном пожаре. В нашем понимании “страшная гроза” должна быть отнесена к воспоминаниям, с которыми связан страх, вода и звуки, исходящие из другого мира. Жуткие чувства, которые вызывает у детей их сочетание, подводит нас к мысли об архаичной (фетальной) природе этого страха. Мы знаем, что зарево пожара является достаточно жутким зрелищем, в первую очередь из-за того освещения, которое осуществляют языки пламени. В фетальном периоде мы имеем точно такое же “зарево”, которое становится жутким в том случае, если сопровождается травмирующими плод загрузками, которые он связывает с “отцом”. Поэтому сцена сна, в которой отец стоит перед ее кроватью Доры, чтобы разбудить ее, может быть другой сценой, когда “отец” наблюдает за результатами своих травмирующих плод действий. Поэтому отец является для Доры не только помощником и спасителем, как это интерпретировал Фрейд, но и причинителем того вреда, который Дора-плод пережила. Тем более, что он догадывался, а в нашем понимании знал (и предпринимал все для их осуществления) о предстоящих последствиях своих действий.
Как мы считаем, в своих бессознательных воспоминаниях Дора думала, что следствием именно таких плодоизгоняющих действий могли стать ее собственные роды. Проникновение г-на К. в комнату, где спала Дора, спровоцировало оживление ее фетальных страхов. Ей потребовалась определенная защита, которую она усматривала в закрытии комнату на ключ. Подтверждение этому мы находим в толковании ключа и комнаты у Фрейда. Он писал: ““Комнаты” в сновидении довольно часто представляют собой просто женщину, и “открыта” или “закрыта” она, может быть, естественно, не совсем безразличным. Хорошо известно и то, каким “ключом” в этом случае открывают”. Таким образом Дора боялась того, что ее комната посредством ключа, имеющимся у г-на К., может быть открыта и он сможет в нее войти. Поскольку в нашем толковании в бессознательном войти и выйти означает один процесс, мы делаем предположение, что Дора после входа г-на К. сама могла оказаться “на улице” – родиться. Рождаться она не хотела, а поскольку для плода и мать и отец являются внешним “Я”, она решила прибегнуть к поддержке внешнего “Я”, не оставаться у К., а уехать вместе с отцом, как мы понимаем остаться в матке.
***
Обратимся к той части сновидения, в которой мама Доры пытается спасти свою шкатулку с драгоценностями. Поскольку, как мы считаем, комната обозначает женщину, шкатулка – матку, в которой находятся драгоценности – дети, а пожар – процесс начала родов, который всегда заканчивается изгнанием плода из матки, а в сновидении из дома, то мы должны подумать о появлении в памяти Доры воспоминаний о негативных фетальных загрузках. Это следует из того, что говорил во сне отец: „Я не хочу, чтобы я и оба моих ребенка сгорели из-за твоей шкатулки с драгоценностями“. Слова Доры “мы спешим вниз, и как только я оказываюсь во дворе, я просыпаюсь”, также подводят нас к мысли о родах, после которых новорожденный приходит в сознание – просыпается.
Интересный получается поворот, за которым следует еще более неожиданное предположение. Но давайте сначала освежим в памяти наши предположения, сделанные в работе “Травмы и удовольствия фетального периода”. Там мы писали, что давление на беременную матку, отражается на плоде. Происходит сдавливание его тела, ног, головы, рук, которые посредством передачи усилий распространяются на его на внутренние органы (кишечник и мочевой пузырь), чем повышают внутреннее давление и из плода начинают выходить (выдавливаться) моча и меконий. В этой связи ночное недержание мочи спящим ребенком, находящимся к фетальному периоду, должно показывать нам то, что переживает ребенок, когда мочится во сне. Здесь мы видим, что ночное недержание мочи и мастурбация являются остатками фетальных воспоминаний о фетальном соседстве сдавливания с сексуальным удовольствием, которое ребенок обнаруживает среди тех загрузок, которыми с ним делилась его мать. Фрейд как бы поддерживает эту мысль, добавляя: “Самим же детям, по моему опыту, очень хорошо известна эта связь, и все психические последствия выводятся из этого таким способом, словно они никогда эту связь и не забывали”. Дора, вероятно, интуитивно понимала причину своего состояния, поскольку на собственный вопрос, почему же именно она стала больной, сваливала всю вину на отца. Как известно, дальше речь пошла о специфическом заболевании отца Доры, о котором она была в курсе. Но Фрейд, забыв о том, что симптом может иметь несколько значений, отнес все это к осознанным мыслям, не заметив того, что имелись и бессознательные мысли – отец сделал ее больной еще в матке, т.е. неспособной оставаться там вечно.
Интересным нам кажется тема ночного недержания мочи, поднятая Фрейдом. На эту тему он вышел через пожар. Вспомним, что Дора мочилась в постель до седьмого или восьмого года. И мочилась до тех пор, пока на смену одному симптому (ночное недержание мочи), не пришел другой (нервная астма). Здесь мы видим, что встречаются два симптома, имеющие свои корни в фетальном периоде (мочеиспускание и затрудненность движений (“дыхание”) при сдавливании плода. Фактически здесь мы видим фетальную природу появления этих симптомов. Один симптом обусловлен сдавливанием тела, а другой – некими сексуальными переживаниями беременной матери, осколками которых являются сбои в дыхании. Фрейд писал, что дети “смутно, рассматривают сексуальное как какие-то жуткие шорохи”, а движения “для проявления сексуального возбуждения, конечно же, находятся у них наготове в качестве прирожденного механизма”. По этой причине диспноэ и сердцебиение при истерии и неврозе страха он относил к выхваченным частям из процесса коитуса. Эти симптомы он считал физическим проявлением подслушивания сексуального сношения взрослых. На вопрос, почему это происходит в детстве, мы ответим – потому что ребенок еще помнит переживаемые им в матке чувства и звуковые характеристики, которые до него доходили. И мы не видим ничего странного в том, что в этот момент у ребенка могут начаться припадки, ведь в фетальном периоде он именно таким образом, через потерю сознания, спасался от негативных загрузок.
***
Обратим внимание читателя на воспоминания Доры о ночных поцелуях отца. Они указывают нам на обратный вектор ассоциаций, который ведет свою линию в детство. Но эта регрессия в детский возраст не совершалась только с одной целью, показать, что отец ее любил и любит с детских лет, а поэтому может собой заменить г-на К. Как мы считаем, это воспоминание является транзитной фиксацией на пути к более глубоким слоям воспоминаний, которые относятся к периоду фетальных загрузок. Речь снова идет о сдавливании плода. Сжатие г-ном К. в своей лавке 14 летней девочки, которым он сопровождал свой поцелуй, в совокупности с ее невозможностью пошевелиться, заставили ее вновь пережить эти (травмирующие ее психику) воспоминания, присовокупив к ним новые ощущения, как предположил Фрейд, – привкус табака и ощущение эрегированного полового члена. Поэтому в первом сновидении Доры мы усматриваем картины ее фетальной жизни. Ее внутрисонное намерение сбежать из дома г-на К. – это ожившее фетальное воспоминание “убежать из матки” в момент сдавливания. Но не просто убежать, а попасть сразу в руки отца-защитника, который на протяжении нескольких последующих лет демонстрировал Доре свою любовь и заботу. Здесь мы вновь возвращаемся к загрузкам Доры, от которых она могла избавиться несколькими путями, в том числе, и принятием их через привыкание: когда мы привыкаем к неудобствам, они не только перестают быть для нас травмирующими, но и приобретают некоторую “желаемость”; а эта “желаемость” требует своего повторения с выражением определенной благодарности (Стокгольмский синдром, помните?). Поэтому и была сохранена от родителей тайна “первого зажима”. Появление темы ночного недержания мочи, поддерживает наши предположения. Ведь ночное недержание мочи, происходит в тот самый момент, когда сознание спит, а сам спящий находится в периоде фетальных переживаний. Там горшка никогда не было, мало того, мочиться можно было прямо в “постель” – детское место.
Воспоминание Доры о том, что в детстве отец будил ее для того, чтобы она помочилась, напоминает нам сцену из фетальной жизни, в которой “Некто”, а потом и “Нечто”, поочередно менявшие друг друга и так бесцеремонно беспокоившие Дору-плод, в прямом и переносном смысле оказывали на плод давление, являлись ни кем иным, как собственным отцом, “прятавшимся” для неузнаваемости в чужих одеждах. Как это делали, к примеру, герои сказки “Теремок” или волк из сказки “Волк и семеро козлят”. Он ведь, тоже говоря голосом мамы-козы, переодевался в образ козы. Убеждая козлят открыть дверь, он утверждал, что он – их мама, а принес он им молоко. С чего такая волчья щедрость? Исходя из того, что выше уже было сказано, можно предположить, что “Некто”, “Нечто” переодевшись в волка, переодетого в козу-маму, принес совсем не кувшин молока, а горшок для мочи. И этот кто-то был очень заинтересован в том, чтобы козлята вовремя помочились. И, вероятно, образ волка достижению этого результата способствовал. Вспомним, что иногда люди от испуга не только мочатся.
История с драгоценностями, которые искала в сновидении Доры ее мать, несколько с другой стороны показывает нам сцену фетальных испражнений, которые так там были нужны, сначала существам (“Некто”, “Нечто”) из другого мира, а в нашем мире – родителям. В нежелании матери Доры покинуть горящий дом, пока она не найдет свои драгоценности, напоминает нам поведение “Некто” и “Нечто”, не желающих отстать от плода, до тех пор, пока не добьются своего и не заставят плод опорожниться. В этом мы находим подтверждение утверждениям Фрейда о том, что наполнения, которые оставляет ребенок в горшке, являются для родителей особой драгоценностью.
Поэтому среди мотивов сновидения мы видим тот, что в понимании Доры именно “отец привел ее к этой опасности”. Только эта опасность явилась всего лишь воспоминанием Доры о фетальном испражнении. Утверждение Фрейда о том, что “по условиям формирования сновидения фантазируемая ситуация выбирается так, что она повторяет одну из инфантильных ситуаций”, подтверждается тем, что это действительно инфантильная ситуация, поэтому мы ее называем фетальной.
Фрейд увидел в сновидении еще одну тему – тему “мокрого” и связал ее с ролью мужчин, которые после полового акта оставляют “мокроту”, “что-то жидкое в форме капель”. За “мокрым” и “каплями” Фрейд увидел еще один “круг ассоциаций”, наделенных тошнотворными свойствами и вновь оказался прав, хотя и в другом смысле. Плоду все равно, что оставляет отец у его “комнаты”, он даже не в курсе о наличии таких подарков. Другое дело, что мы в дополнение к уже сказанному, видим свое – ощущения плода в тот момент, когда из его желудка и верхних пищевых путей выдавливается их содержимое. Согласимся с ним и в том, что “мокрое” здесь равнозначно “загрязненному”, но объясним это тем, что одновременно с этим в околоплодную среду поступает содержимое кишечника. И здесь в дополнение к уже сказанному Фрейдом, добавим, что и мать Доры получала “загрязняющие” среду вещества, и вынуждена была утилизировать токсичные для плода вещества (очищать околоплодные воды). Только Дора упустила из своего внимания тот факт, что именно она, пусть и под воздействием наружных сил “засоряла” организм матери этими токсичными веществами. А, если мы воспользуемся подсказками Фрейда о том, что противоположности сходятся, что “чистое” означает “грязное”, что “украшения” могут оказаться “стекляшками”, что сексуальные удовольствия матери могут оказаться токсичными для плода, то поймем, как трудно, даже невозможно, плоду отделить одно от другого. Но мы не плод и можем понять, что то, что для плода являлось “ценным”, а поэтому удерживаемым внутри себя, на самом деле должно быть без всякого сожаления удалено и из его тела, и из околоплодных вод. Что, собственно, мать Доры и делала, очищая от “грязи” свой собственный дом, раз уж ничего теперь не могла сделать внутри своего организма.
***
Толкование второго сна Фрейдом помогает нам по-своему взглянуть на случай Доры и увидеть в них подтверждение своих предположений.
Второе сновидение Доры. “Я иду гулять в какой-то город, который я совсем не знаю, вижу улицы, и площади, которые мне совсем незнакомы. Затем захожу в дом в котором живу, иду в мою комнату и нахожу там письмо мамы. Она пишет: Так как я, не предупредив родителей, исчезла из дома, она не захотела мне писать, что папа заболел. Сейчас он умер, и если ты хочешь, то можешь вернуться. Теперь я иду на вокзал и спрашиваю, наверное, раз сто, где находится вокзал? И всегда получаю один и тот же ответ: в пяти минутах. Затем я вижу перед собой густой лес, в который вхожу и задаю тот же вопрос встреченному мною мужчине. Он говорит мне: Еще два с половиной часа. Он предлагает мне свое сопровождение. Я не соглашаюсь и иду одна. Перед собой я вижу вокзал, но не могу туда попасть. При этом появляется привычное чувство страха, характерное для сновидений, где невозможно продвинуться дальше. Затем я дома, в промежутке я должна была ехать, но об этом я ничего не помню. Вхожу в швейцарскую и спрашиваю у него о нашей квартире. Служанка открывает мне и говорит: “Мама и все остальные уже на кладбище”. Я особенно отчетливо вижу себя поднимающейся по лестнице; после ее ответа я иду, но совершенно без тени печали, в мою комнату и читаю большую книгу, лежащую на моем письменном столе.” Таким образом, как мы должны понимать, в письме содержатся напоминания о загрузках, фетальных событиях и страхах.
***
Дрезден с его галереями и картинами, намекает нам, что речь в сновидении идет о некоем прошлом периоде. Картины, которые в своем фетальном воображении видела Дора, подтверждают их происхождение и ценность для Доры. Трудно сказать, являлась ли Дора, говорящая на немецком языке, в период посещения ею Дрездена иностранкой, но то, что таковой она себя чувствовала подводит нас к мысли о диссоциациях, которые она переживала, глядя на картины. А тот факт, что она “в тихо грезящем восхищении” два часа провела у картины “Сикстинская Мадонна” (кататония), думаем, что в этот момент она бессознательно окунулась в фетальные воспоминания. Поэтому, когда Фрейд спросил ее, “что ей так сильно понравилось в этой картине, она не могла сказать ничего ясного. Наконец, она выговорила: “Мадонна””, иными словами она указала нам на связь женщины с младенцем, за которым мы должны увидеть плод.
Феномен сна, в котором появляется незнакомая местность, наводит нас на мысль, что эта местность, во-первых, является не такой уж и незнакомой, иначе как бы она стала предметом сновидения, а, во-вторых, она скрывает нечто, что мы должны за ней обнаружить. Понять причину появления незнакомой местности нам помогут динамические события, которые в этом сновидении происходят.
В сновидении Дора заходит в свой дом, который, напомним, находится в незнакомом городе. В таком случае мы должны сделать предположение, что незнакомая местность и дом в своей совокупности указывают на некий период, в жизни Доры, когда она могла находиться в этом пространстве, но по какой-то причине вообще его не покидала. И здесь мы должны понять, что единственным таким местом могло быть место ее фетальной фиксации. Это подтверждает письмо от матери, которое она в доме обнаружила. Всякие письма, которые мы обнаруживаем во сне, являются для нас символом тайной информации, которая предназначена только для нас. И эта информация должна предупреждать нас о неких событиях, которые могут случиться, поскольку уже случились. То, что во сне мы получаем информацию о том, что что-то должно случиться, при этом мы знаем, что это уже случилось, должно означать для нас, что здесь должна существовать некая травма. И эту травму мы обнаруживаем в тексте письма, из которого следует, что папа сначала заболел, а потом умер. При этом словосочетание “сейчас он умер”, указывает нам на некоторую ожидаемость (желаемость) его смерти. Это косвенно подтверждается словами “если ты хочешь(?)”, то можешь вернуться. При этом мы должны согласиться с тем, что тот дом, где жила Дора и тот дом, где жили ее родители – два разных дома и разделены они значительным пространством, поскольку добраться туда можно было только через вокзал. Мы уже предполагали, что плоскость, а в сновидении она представлена пространством (площадью), предполагает внутриматочное пространство. Монумент, стоящий на площади – пуповина и другое “Я” Доры. С этим “монументом” мы уже встречались в сновидении Юнга (см. «Мифы и фетальность» (https://psy.media/mify-i-fetalnost/), когда интерпретировали ствол из сплава кожи и голого мяса.
Из сновидения следует, что единственным препятствием для возвращения Доры в дом, было присутствие отца, имеющего таких порочных друзей, как г-н К, которых можно было встретить в доме. Но это не было единственным препятствием. В словах “если ты хочешь”, написанных матерью, мы видим некий конфликт между Дорой и ее родителями, где мать не смогла занять позицию своей дочери и разделить ее страхи. Собственно, этот сценарий разыгрывается в каждой семье, меняются только роли.
В сновидении Дора идет на вокзал, спрашивая по дороге, “раз сто, где находится вокзал”. Что представляет собой многократно повторяющиеся во сне одни и те же действия, иначе как фрикции, мы себе представить не можем. Поэтому на этом понимании символа и остановимся. Без раскрытия символического значения вокзала, мы не поймем, куда, или где должна была оказаться Дора. Вокзал чаше всего представляет собой как бы раздутое, объемное помещение их которого открываются пути в разные стороны. Поскольку раздутость является символом беременной матки, пути, которые открываются во все стороны – это шумы внешнего мира, доходящие до плода со всех сторон. В вокзале мы усматриваем некую перспективу, которая могла открыться перед Дорой. Во сне она видит вокзал, но не может туда попасть. Давайте, рассмотрим символическое значение вокзала. Поскольку вокзал является одним из символов всякого пути, мы можем сделать предположение, что Дора должна туда вернуться, чтобы начать некий путь – это путь к родителям. Мы уже говорили о том, что любое раздутое пространство, а раздутость предполагает плоскость, в сновидении обозначает внутриматочное пространство. Поэтому получается, что, желая попасть на вокзал, Дора хочет вернуться в период своего внутриутробного пребывания. Она с легкостью предпринимает попытку похода на вокзал, поскольку понимает, что после смерти символического отца ей там уже ничего не угрожает: вместе с отцом умерло и “Нечто” (“Некто”), что причиняло ей там фетальные травмы. Но поскольку в матку вернуться уже невозможно, даже видя перед собой “здание вокзала”, она никак не могла найти вход в это здание.
***
Косвенное подтверждение этого предположения мы можем найти в стихотворении Роберта Рождественского “Город детства”. Поскольку в этом стихотворении мы находим ассоциативную связь со сновидением Доры, давайте освежим его в памяти, сделаем лирическое отступление (желающие могут еще раз услышать эту песню по ссылке https://www.youtube.com/watch?v=XF1DlzRy3dY) и кратко проинтерпретируем текст этого стихотворения.
Роберт Рождественский
(Текст песни взят с сайта http://www.bards.ru/archives/part.php?id=54836)
Город детства
Где-то есть город тихий, как сон.
Пылью текучей по грудь занесен.
В медленной речке вода как стекло,
Где-то есть город в котором тепло.
Наше далёкое детство там прошло.
Ночью из дома я поспешу,
В кассе вокзала билет попрошу.
Может впервые за тысячу лет,
Дайте до детства плацкартный билет.
Тихо кассирша ответит: “Билетов нет”
Билетов нет.
Ну что, дружище, как ей возразить,
Дорогу в детство где ещё спросить.
А может просто только иногда
Лишь в памяти своей приходим мы туда.
В городе этом сказки живут,
Шалые ветры с собою зовут.
Там нас порою сводили с ума
Сосны до неба, до солнца дома.
Там по сугробам неслышно шла зима,
Дальняя песня в нашей судьбе.
Ласковый город – спасибо тебе,
Мы не приедем, напрасно не жди,
Есть на планете другие пути.
Мы повзрослели, поверь нам, и прости.
Из этого стихотворения следует, что где-то есть место в котором мы могли наслаждаться своим состоянием и пребыванием в нем (во сне Доры ей об этом напомнила мать). Но это место спрятано от нашей памяти песками времени, поэтому и Дора никак не могла найти это место. В конце концов она нашла место (вокзал) откуда ведут пути во все направления, но теперь она никак не могла найти вход в это место. В стихотворении этот момент прослеживается в желании купить билет туда, куда возвратиться уже невозможно. А в сновидении проявляется в форме оговорок о времени, через которое будет возможно достигнуть цели (пять минут, два, два с половиной часа). Слова “вода как стекло” мы понимаем, как “вода за стеклом” (за оболочкой детского места), за словами “далёкое детство там прошло, в котором тепло”, мы видим фетальный период со всеми его удовольствиями. По ночам мы (психически здоровые люди) охотно и с большим желанием возвращаемся в эти фетальные воспоминания, и автор выразил это желание словами “ночью из дома я поспешу”. А теперь, если мы обратимся к “лунатикам”, то увидим цели, к которым они стремятся во время сна.
Особое значение в сновидении мы бы придали тысячелетнему периоду, который в стихотворении отражен словами “может впервые за тысячу лет”. Этот период нам уже встречался в случае Шребера, когда он говорил, что существует особый путь и этот путь проходит через многолетнее превращение в женщину. Но не в ту женщину, которую мы имеет возможность видеть в реальной жизни, а в ту, которая является одновременно и плодом, и матерью (“Мега-Я”). Его утверждения о том, что, превращаясь в женщину, он вновь обретает потерянное блаженство, подтверждают существование вечной памяти о фетальном периоде и о вечном стремлении к этому состоянию. Никто не верил Шреберу и его утверждениям о том, что существует путь в фетальное состояние, кроме героя стихотворения, который верит в существование этого пути и ищет его (“дорогу в детство где ещё спросить?”), и Доры, которая “раз сто спрашивала, где находится вокзал”, показывая тем самым, что тысячелетний период находится в матке.
Поправки к сновидению, на которые обратил наше внимание Фрейд, когда мужчина сначала сказал Доре, что до вокзала ходу два с половиной часа, а потом – два. Поскольку Дора спрашивала о том, как пройти к вокзалу “раз сто”, следует предположить, что он утомился от вопросов (фрикций), поскольку сократил свой ответ до деликатного минимума (два часа), а не отмахнулся совсем от нее.
Как в этом стихотворении не увидеть прямой текст о навязчивости фетальных воспоминаний, которые влекут за собой симптомы психотического плана – дезинтеграцию, диссоциацию и др. Это прослеживается в словах “там нас порою сводили с ума сосны до неба, до солнца дома”.
Привычное чувство страха, которое Дора испытывала в тот момент, когда нашла вокзал, но не нашла вход в него, указывает нам место, где страх берет свое начало и обитают досознательные воспоминания (загрузки). Фрейд отметил, что существует место анализа, “где невозможно продвинуться дальше”, и это место мы находим у дверей вокзала, за которыми находятся воспоминания о фетальном периоде. Природу этого страха мы видим во втором сновидении Доры, и он выражается в ее словах “появляется привычное чувство страха, характерное для сновидений, где невозможно продвинуться дальше”.
В сновидении мужчина предлагает Доре проводить ее до вокзала (“предлагает мне свое сопровождение”), на что получает отказ (“я не соглашаюсь и иду одна”). В этой части сновидения мы видим подтверждение предположений Ш. Ференци, который утверждал, что в основе сексуального желания мужчины лежит желание возвратиться в материнскую утробу.
Но, как следует из разворачивающейся темы сновидения, Дора все же побывала в своих фетальных воспоминаниях – побывала и забыла. Здесь мы встречаемся с усилением некоего элемента сна: во сне, который позже забудется сам, она еще раз забыла. Мы как-то уже делали предположение о том, что сон во сне (а теперь к этому добавляем еще и забывчивость во сне) должны означать фетальный период. Теперь мы еще больше утвердились в правильности своих предположений.
Следующий элемент сновидения, который выражен в словах Доры, открывает перед нами новое предположение. Дора говорила: “Затем я дома, в промежутке я должна была ехать, но об этом я ничего не помню. Вхожу в швейцарскую и спрашиваю у него о нашей квартире. Служанка открывает мне и говорит: “Мама и все остальные уже на кладбище””. Швейцарская представляется нам некой пристройкой, преддверием чего-то большего. Преддверие и “большее”, о котором мы сейчас говорим, представляют женские половые органы. Но, что означают слова о кладбище? Сейчас, поскольку с этим феноменом мы уже встречались, мы сделаем предположение, от которого сами о…м. И это предположение заключается в том, что матка имеет свою собственную память. На это предположение давным-давно нас наталкивал феномен последовательного рождения в одной семье мальчиков и девочек (генетика только предлагает свой материал, а матка (яйцеклетка) сама выбирает, какой сперматозоид пропустить, принять). Возможно, что именно этим объясняется разительная разница в величине яйцеклетки и сперматозоидов, несущих при этом один объем генетического материала. Вывод напрашивается сам собой. У яйцеклетки имеются дополнительные функции, которые обеспечиваются органеллами, для размещения которых требуется другой размер “площадей”. Поэтому слова “другие уже на кладбище” должны зародить в нас предположение, что под кладбищем мы должны подразумевать некую маточную память рода, своего рода “большую книгу” в которой содержатся сведения о всех прошедших через нее поколениях и которую обнаружила в своей комнате (организме, теле) Дора. Расспросы швейцара, вопросы о квартире, кладбище – все это указывает нам на момент включения функции памяти забывать, хоронить в своих недрах. Мы подразумеваем, что швейцар в сновидении Доры, кроме других смыслов, имеет и тот, о котором мы только что говорили. Он и есть тот “внутрияйцеклеточный писарь” (органелла), который ведет (фиксирует) историю рода.
Судя по сновидению, мы думаем, что у Доры само собой произошло не изжитие фетальных травм, а облегчение, связанное со своего рода навязыванием посредством интерпретаций свободному либидо нового объекта, как мы это делаем, отвлекая внимание ребенка, предлагая ему новую игрушку; они опустились на дно бессознательного, где либидо займется ими вплотную. А Дора стала жить дальше, о чем мы можем судить, по ее словам, “Я особенно отчетливо вижу себя поднимающейся по лестнице; после ее ответа я иду, но совершенно без тени печали, в мою комнату и читаю большую книгу, лежащую на моем письменном столе”, где под большой книгой мы понимаем и опыт предков по женской линии и жизненные перспективы, а за письменным столом ее собственную историю жизни. А шкаф в столовой у матери оказался закрытым на ключ, из-за того, что “отец уже умер” – пришло время искать для себя и своих фетальных знаний нового мужчину.
Собственно, здесь становится ясно, что психоанализ можно было бы и закончить, поскольку дальше открывалось поле для глубинного психолога. Что Дора поняла раньше Фрейда.
***
А теперь вернемся к ощущениям 14 летней девушки – “безобидным ощущением давления на грудную клетку, которое приобрело свою чрезмерную интенсивность за счет вытесненных источников”. Трудно сказать какой степени сдавливание груди можно считать безобидным. Шребер называл такое сдавливание ужасным (“спавшимися ребрами”), из чего следует, что функция дыхания в таких случаях парализуется. Существование в анамнезе Доры признаков асфиксии и афонии, задолго до того поцелуя, указывает нам на иную, но не истерическую (в том смысле, в котором об этом говорил Фрейд), а фетальную природу состояния, которая, как мы предположили выше, может быть истерией фетального происхождения – реакцией на фетальные загрузки. Это подтверждается тем примером, которым Фрейд обосновывал свое предположение о том, что в случае Доры произошло смещение симптома “с нижней части тела на верхнюю”. Напомним его. Он писал: “С тех пор тот же самый ужасающий результат объятия (без поцелуя) я нашел у одной ранее нежно влюбленной невесты, которая обратилась ко мне из-за внезапного охлаждения к ее суженому, наступившего на фоне тяжелого дурного настроения. Здесь без особых трудностей удалось объяснить испуг посредством воспринятой, но устраненной из сознания, эрекции у мужчины.
Что это за “неизвестное воспоминание”, следы которого Фрейд обнаружил, но природу выяснить, не смог? Зная способность Фрейда добраться до самых скрытых от сознания воспоминаний, само существование “неизвестного воспоминания”, указывает нам на досознательный уровень его переживания, что поддерживается особым фоном, который его пациентка назвала “тяжелым дурным настроением”. Подтверждение этому может служить случай молодого человека, описанный нами в статье «Фетальные травмы: от гипотезы к результатам» (https://psy.media/fetalnye-travmy/), где причиной тяжелого дурного настроения выступали фетальные “воспоминания” о петле из пуповины на шее. А то, что пациентка “не могла пройти мимо ни одного мужчины, у которого замечала сексуальное возбуждение”, является всего лишь рационализацией воспоминания, которое она никак не могла осознать, но должна была для себя хоть как-то объяснить. И как только молодой человек привлек ее к себе (зафиксировал в своих объятиях), у нее тут же всплыли воспоминания, природой которых являются фетальные загрузки, а следствием – появление “плохого настроения”.
Следы досознательных воспоминаний мы находим и в случае Доры, и их заметил сам Фрейд, когда писал: “Ее быстрые и правдивые ответы постоянно заканчивались тем, что ей это все давно известно, но загадка, откуда же она все знает, не могла быть решена посредством ее воспоминаний. Она забыла появление всех этих знаний”. То, что и у второй пациентки Фрейда, на пример которой он ссылался в этой же работе – “навязчивость в ее поведении была сформирована таким образом, словно исходила из какого-то неизвестного воспоминания”, подтверждает некий источник воспоминаний, установить который Фрейд не смог.
***
После того случая тошнота не стала у Доры хроническим симптомом. Она проявлялась лишь в виде легкого отвращения к пище. Однако, это не было единственным симптомом. Время от времени она отмечала давление в верхней части туловища, которое Фрейд отнес к галлюцинаторным ощущениям.
Фрейд интерпретировал симптом тошноты следующим образом: – тошнота возникла как реакция на запах (а позднее и на вид) экскрементов. Каким образом тема экскрементов могла появиться в момент поцелуя, Фрейд из деликатности умолчал, а освобожденное место искусственно заполнил теорией выделительных функций. А мы, если нас кто спросит, считаем, что изо рта г-на К. выходил не только запах табака. Но не забудем отметить, что симптом тошноты происходит из двух источников; того, который мы только-что предположили и другого, того, который является следствием сильного сжатия.
***
А теперь давайте вернемся к режущей боли в животе, который возник у Доры в процессе психоанализа. Фрейд выяснил, что причиной тому стала зависть Доры к счастью ее младшей кузины. Перспективу состояния ей подсказала старшая кузина, у которой, как только она узнала о том, что ее младшая сестра стала невестой, появились сильные боли в животе. Дора интуитивно поняла, о чем должна была идти речь. Старшая кузина хотела остаться и быть свидетелем счастливых отношений младшей сестры и ее жениха. Боль в животе указывает нам на место откуда можно было бы все это наблюдать. Помните в русских народных сказках (“Машенька и медведь”), есть такие слова: “Высоко сижу – далеко гляжу”. Интерес кузины к чужой интимной жизни был настолько велик, что она была готова посмотреть на нее даже с альпийских гор. На первый взгляд это может показаться противоречием тому, что говорил Фрейд. Он считал, что старшая сестра хотела уйти из дома (в горы), чтобы не присутствовать при счастьи сестры. Но уходя, она хотела остаться и видеть все своими глазами. Поэтому так часто мы можем наблюдать ситуацию, в которой уходящий человек оглядывается, он как будто хочет оставить свои глаза. В сказках имеется описание этого феномена. Обратный процесс “оставления глаз” мы можем наблюдать в том, что г- н К., будучи в отъезде, писал и посылал Доре открытки тех мест, где он был. Она видела своими глазами то, что видел г-н К.
Боли в животе у самой Доры ясно говорили, что она идентифицировалась с принимаемой за симулянтку кузиной. Она сама вернулась в фетальный период, туда, где могла, находясь в животе у матери переживать интимную жизнью своих родителей. Фрейд писал, что Дора завидовала более счастливой сестре из-за ее любви, или же потому что она в судьбе старшей сестры, которая недавно пережила несчастную любовь, увидела свою собственную трагедию. Навряд ли Дора завидовала несчастной любви своей старшей кузины, думаем, что она хотела пережить состояние любви, обойдя при этом те несчастья, которые выпали на долю кузины. Мы думаем, что таким образом в ней самой актуализировались воспоминания о приятных загрузках фетальной жизни.
***
Фрейд, установив, что афония Доры возникала в момент отъезда г-на К. допустил следующее символическое толкование: когда любимый был далеко, она отказывалась от устной речи, которая теряла всякую ценность, так как она не могла говорить с ним. Вместо этого единственного средства общения становилось письмо, посредством которого можно вступить в отношения с отсутствующим.
Насколько я могу видеть, – писал Фрейд, – любой истерический симптом нуждается во вкладе с обеих сторон. Он не может появиться без определенной соматической встречности, которая осуществляется каким-либо нормальным или болезненным процессом в одном из органов тела, если она не имеет какого-либо психического значения, если она не имеет смысла. Такой смысл истерический симптом не получает автоматически, он присуждается симптому, одновременно, сливаясь с ним, и в каждом случае он может быть другим в зависимости от подавленных мыслей, сражающихся за возможность выразиться, поэтому симптомы устраняются тем, что исследуется их психическое значение. Поэтому и для припадков кашля, и афонии у Доры мы не будем ограничиваться только их психоаналитическим толкованием, а укажем на находящийся за ними органический фактор, от которого исходила «соматическая встречность», посредством которой выражалась тоска по любимому. И этот органический фактор прослеживается как следствие сдавливания тела Доры.
Вспомним, что после того когда наше тело сдавливается в чьих-либо объятиях, мы не можем говорить некоторое время, и откашливаясь, прочищаем себе горло, чем восстанавливаем дыхание. Следует предположить, что и плод, после того, как в результате сдавливания в его глотке оказалось содержимое желудка (думаем, что к этому моменту у него уже вырабатываются желудочные соки), тоже каким-либо способом прочищает себе рот, испытывая при этом от желудочных соков тошноту.
***
В своих интерпретациях случая Доры, Фрейд не мог пройти мимо девятимесячного периода. Не пройдем мимо него и мы. Фрейд спросил Дору: “Когда случился этот аппендицит, ранее или позднее сцены на озере”. Дора ответила: “Девять месяцев спустя”. Таким образом, – как считал Фрейд, – мнимый аппендицит реализовал фантазию родов. Но только это, как мы считаем, не был символ родов у Доры, – это были фетальные воспоминания о сдавливании, сжимании (“плодоизгоняющие” силы,) самой Доры. А косвенное подтверждения этого мы находим у Фрейда, который, как бы устав от непонимания этого, писал: “Я уже дал понять, что большая часть истерических симптомов, если они добились своей полной завершенности, изображают фантазируемую ситуацию сексуальной жизни, то есть сцену полового акта, беременности, родов, послеродового периода и тому подобное”.
А теперь вернемся к симптому волочения ноги, который возник у Доры в этот же период. Его мы объясняем следующим образом. Во время сдавливания в матке, Дора-плод могла испытать боль в ноге (вероятно, речь идет о правой ноге, поскольку аппендикс находится справа, а волочение возникло сразу после аппендицита; кроме того, у Доры, вероятно, имелись другие симптомы правосторонних нарушений). Помните, Шребер, находясь в бреду (в фетальном периоде) говорил о раздробленных костях? Как бы поддерживая нас Фрейд говорил: “Такие симптомы – по моему убеждению – можно получить лишь тогда, когда есть для них инфантильный прообраз”. Фрейда удовлетворило воспоминание Доры, что о том, что “однажды она оступилась именно на эту ногу”, но нас нет. К восемнадцати годам, как мы все знаем из собственного опыта, Дора оступалась и на другую ногу. Другое дело, что именно с правой стороны ее тела шли настойчивые сигналы, на которые Дора должна была отреагировать, но не осознавала их, поскольку они проявлялись уже не первый год, они стали бессознательными. Для их возвращения в сознание, должна была возникнуть ситуация в реальной жизни. И она возникла, когда при опускании по лестнице она подскользнулась на ступеньке. Нога, а это была именно та же нога, которую она позже волочила, напухла, должна была быть бандажирована. Несколько недель ребенок вынужден был лежать. Что там было с животом беременной Дорой матери, остается только догадываться, но то, что вслед за этим ошибочным действием возникла нервная астма, показывает, что в этом воспоминании сошлись еще два симптома. Мы предполагаем, что травма, полученная беременной Дорой матерью, один к одному отображает травму, которую позднее получила (смоделировала) сама Дора. Тем более, что в результате всех трех случаев оказался один – постельный режим для взрослых и долгожданный покой для плода.
А теперь давайте подойдем к ошибке в анализе, которую, как мы считаем, допустил Фрейд. Он посчитал, что, даже после предательства Дора продолжала испытывать к г-ну К. любовные чувства и жестоко ошибся. В Доре все, если и было, умерло после того скандала. Она отказывалась иметь нечто общее с г-ном К., а Фрейд подталкивал ее к осознанию ее любви. “От любви до ненависти один шаг”, – говорит народная мудрость. И когда мы ненавидим, в нас закипает все. В этом-то кипятке и перевариваются любовные чувства в свою противоположность – ненависть. А тема пожара в доме этому вполне соответствует. Исходя из воспоминаний Доры, высокая температура (вспомним лихорадку в момент появления “аппендицита”), явилась тем способом, посредством которого она реагировала на ситуацию.
Здесь необходимо вернуться к истории семьи. Известно, что до брака отец Доры заболел сифилисом. Судя по тому, что заболевание дошло до нейросифилиса, т.е. прошло вторичный и третичный период, лечение оказалось неэффективным. А значит, весь период начала брака, в т.ч. и в период зачатия он являлся контагиозным. Из чего мы делаем предположение, что сифилисом переболела и его жена, чем объясняется ее “психоз домохозяйки” и разрушение межличностных отношений между отцом Доры и ее матерью. Из всего этого мы делаем вывод о том, что период фетального развития Доры сочетался с температурными реакциями ее матери, которыми загрузилась и Дора. Размышления Фрейда-врача о последствиях для детей, перенесенного родителями сифилиса, его дополнительного лечения, которое он назначил Отцу Доры, подтверждают наши подозрения о том, что эта болезнь задела и Дору. Тот, кто обжегся на молоке – дует на воду, гласит народная мудрость. Поэтому для Доры все мужчины, тем более и г-н К., имевший сексуальные отношения с гувернанткой, являлись источником инфекционной опасности. С этих позиций говорить о том, что после того, что Дора узнала от гувернантки, да еще и после предательства, в ней сохранилась любовь к г-ну К., было бы неправильно. Эпизод стояния Доры перед Мадонной, возможно, скрывал под собой ее желания о непорочном зачатии.
***
В литературе есть предположения, что Дора как-то по-особенному относилась к г-же К. Их отношения, скорее, были конкурирующими. Ведь, как следует предположить, г-жа К. и сама получала от своего мужа письма, и в них тоже имелась информация о времени его возвращения. О своем предполагаемом возвращении г-н К. должен был поставить не только свою жену, но и детей, к которым он был привязан. Другое дело, что г-жа К. могла пытаться скрыть (забыть сообщить) от Доры время возвращения своего мужа. В таком случае ее изумления от того, что Дора была и сама в курсе возвращения г-на К., приобретают несколько иной смысл. Не будем забывать, что переписка Доры с г-ном К. не могла быть предметом обсуждения между Дорой и его женой. Дора могла информировать о приезде отца его детей, но никак не жену г-на К. Он сам должен был поставить ее в известность.
Но зададимся вопросом, а каким образом Дора могла скрыть от жены г-на К. эту информацию. Этому всегда помогала афония. В этой связи делать предположения о том, что Дора “замолкала” всякий раз, когда оставалась наедине с г-жой К., испытывая при этом к ней определенные чувства, будет более логичным, чем то, которое сделал Фрейд. Афония помогала, как мы считаем, Доре не проболтаться, скрыть от г-жи К. информацию, содержащуюся в письмах г-на К.
При этом мы не можем проигнорировать, что между г-жой К. и Дорой действительно могли мыть приятельские отношения, но это приятельские отношения женщин со всеми вытекающими отсюда последствиями. Возможно, что, где-то глубоко в бессознательном Дора и могла иметь к г-же К. особые чувства, но мы их объясняем некоторой идентификацией Доры с г-жой К., ведь они любили одного мужчину. К тому же любой сексуальный интерес к лицу противоположного пола проходит через поле гомоэротических чувств. В любой системе гетероэротических чувств, всегда имеются остатки прежней гомоэротической ориентации. Скажем больше. Гомоэротическая ориентация всегда является фундаментом, на котором воздвигается конструкция гетероэротических отношений, а в случае выпадения (вытеснения) гомоэротического основания, возникают сексуальные дисфункции, у мужчин, во всяком случае.
***
В заключении обопремся на мнение Жака Лакана (Психозы (1955-1956)), где он писал: “То, что происходит у Доры внутри отношений с отцом, полно значения и носит характер интерпретации, даже галлюцинации, хотя и не переходящей в бред. Это не что иное, как интуитивная, безотчетная попытка приписать другому лицу враждебность и недоброжелательность, причем очень выборочно и в связи с ситуацией, где субъект был прямым участником”. По нашему мнению, оживление у Доры фетальных травм происходит посредством “припоминания” (в смысле упреков) отцу, всех тех фетальных страданий, которыми по его вине оказалось наполнено ее бессознательное, и назвать этот процесс “припиской”, язык не поворачивается. Мы придерживаемся той точки зрения, что бред и галлюцинации являются, поднимающимися из глубин бессознательного фетальными воспоминаниями, тем более, что отец Доры сам был был прямым участником “убийства души Доры”, если говорить словами Шребера. Можем ли мы теперь говорить, что это всего лишь проекция, если видим, что Дора возвращает отцу то, что ранее пережила, то, что ранее он и его жена в нее “вложили”?
О том, как качественно мы выполнили, поставленную перед собой задачу и раскрыли ли мы роль фетальных воспоминаний в случае Доры, судить читателям. Мы же считаем, что, поставленную перед собой задачу мы выполнили. Мы установили, что в основе истерических симптомах Доры лежали фетальные воспоминания, которые и определяли клиническую картину ее заболевания.
И теперь мы готовы сделать следующий вывод. Всякие истерические симптомы, есть повторная реакция на повторные (схожие) травмирующие события, где впервые эти травмы были получены в периоде фетального развития. А ответная реакция представляет собой измененную реальностью фетальную форму реагирования.
