В своей книге “За пределами мозга” Станислав Гроф развил теорию О. Ранка и показал, что посредством новых подходов можно проследить роль травмы рождения в последующем развитии психопатологии. В ней он справедливо поставил под сомнение общепринятое заблуждение, что телесные травмы не оказывают непосредственного влияния на психологическое развитие человека, что только психологические травмы являются причинами развития психопатологии. Напротив, как предположил Гроф, пережитые телесные травмы и, связанные с ними остаточные эмоции и телесные ощущения, возникшие при угрозе жизни или целостности организма, играют значительную роль в развитии самых разных форм психопатологии. Он установил, что “травма, сопряженная с опасностью для жизни, оставляет неизгладимый отпечаток и в большой степени влияет на развитие эмоциональных и психосоматических расстройств.
Поскольку все мы во время рождения прошли через определенный опыт, все мы несем в себе воспоминания о том тяжелом для нас периоде жизни. Если в процессе жизни мы вновь встречаемся с угрозами нашей жизни, то и те и эти воспоминания группируются и превращаются, как говорил Гроф, в “опыт умирания”. И в новой для нашего психического аппарата форме начинают моделировать наше поведение.
Основной составляющей новой формы поведения, как установил Гроф, являются перинатальные переживания (Термин «перинатальный» — это сложное слово греческо-латинского происхождения; приставка peri- буквально означает «вокруг» или «близко», a natalis переводится как “имеющее отношение к родам”. Этот термин определяет события, которые непосредственно предшествуют биологическому рождению, связаны с ним или следуют сразу за ним (С. Гроф)).
Мы считаем, что, усмотрев в наших реальных травмах следы перинатальных травм, он неосторожно ограничил свои взгляды травмами периода рождения, исключив из них более ранние травмы плода.
Наверное, не было и нет ничего страшного в этих исключениях, если, говоря о перинатальных травмах, психологи будут иметь в виду все же фетальные.
Другую ошибку в теории Грофа мы усмотрели в его базовых матрицах. Ему, как мы считаем, не стоило соотносить их со стадиями рождения. Это объединения при всей ценности его исследований, сделало их несколько натянутыми. Присоединение к каждой матрице эротической функции еще больше усилило этот эффект.
Но таковы трудности каждого первопашца от науки. Он еще не готов отказаться от взрастивших его знаний в пользу того, что дают ему его собственные наблюдения.
Русский врач Груббе говорил: “В науке не так страшны ошибки, как последующие заблуждения”, поэтому мы взяли на себя труд показать, что переживания пациентов Грофа вполне реальны, но не имеют никакого отношения к периоду изгнания плода, а соответствуют фетальным и неонатальным переживаниям.
Наша уверенность основана на том, что воспоминания о родах вычеркиваются из сознания плода путем его отключения через потерю сознания. Пойдем дальше и отметим, что у новорожденных вообще нет и не может быть никаких воспоминаний о травме рождения. Период изгнания плода является настолько коротким, что никак не подподает под наши представления о том, что в основе всякой психологической травмы лежит ее повторяемость. Формирование психологической травмы, как мы считаем, ничем не отличается от опыта, который мы называем обучением. Можно даже сказать, что это один и тот же психологический процесс усвоения предложенного жизнью материала.
Учитывая то, что мы не можем по своему усмотрению изменять авторскую (Грофа) концепцию, нам не остается ничего иного как на основе его же собственного материала выразить несогласие с его трактовкой событий и изложить их в форме собственных представлений (интерпретаций). Это тем более необходимо сделать потому, что Гроф выводит собственную модель бессознательного, называя его перинатальным бессознательным (бессознательное особого уровня), а мы его не наблюдаем.
Мы, стоящие на позициях существования функционирующего психического аппарата плода, не видим никаких различий между фетальным психическим аппаратом плода и тем, который имеет каждый из нас (здесь мы не касаемся темы одного для матери и плода психического аппарата, который мы назвали “Мега-Я”). Наш отказ от принятия перинатальных матриц Грофа, дает нам возможность расширить собственное понимание фетальных переживаний плода, вывести их за периметр перинатальных и увидеть их роль в формировании основы для последующих психопатологических феноменов.
Утверждения Грофа о существовании особого состояния, который он назвал смертью – возрождением, исключает само себя, поскольку о смерти мы ничего не знаем и знать не можем. Но, если исходить из того, что в нашем понимании под смертью имел в виду Гроф, то мы считаем, что это состояние больше соответствует состоянию потери сознания. Но даже при самой крайней степени угнетения сознания, при коме, например, наш психический аппарат не перестает функционировать – он продолжает функционировать на предыдущем, органном, возможно, клеточном, вегетативном уровне, что представляет собой чистой воды тяжелейшую форму регрессии.
Вывод напрашивается сам собой. Люди, пережившие особое состояние сознания, никогда на самом деле не покидали сферы сознания – они находились в состоянии регрессии до фетального уровня.
Феномены метаморфопсии, которые они описывают, больше соответствуют тому, что мы понимаем под проявлениями единого психического аппарата матери и плода (“Мега-Я”). Не исключено, что то, что мы видим и ощущаем в феноменах метаморфопсий, является воспоминанием того, что пережил плод.
Поясним свою мысль яснее. Плод, находящийся в матке, не отделяет себя от матери. Все, что происходит с организмом матки, все это происходит с ним непосредственно, все это он приписывает себе в том числе и ее душевные и физические движения. Так же, как и мать, шевелящая своими конечностями, знает о их существовании, и способная ими распоряжаться (двигать), так же и плод путем обратной связи “догадывается” о их существовании, и “он ими двигает”.
Для более наглядного примера обратимся к случаям наличия у людей добавочных конечностей. Такой человек способен двигать этими конечностями, что говорит о том, что психический аппарат такого человека включает их в поле своей деятельности. Мало того, эта конечность сама способна передавать сигналы в психический аппарат такого человека. Плод, являющийся своего рода “составной частью” тела матери, также имеет к ним свой доступ. Несколько механистично мы можем это увидеть в новых технологиях робототехники, когда оператор, соединенный посредством датчиков с роботом, заставляет его двигать своими “конечностями”. И кто знает, возможно, что именно эти фетальные воспоминания о добавочных конечностях, лежат в основе бессознательных мотивов робототехников.
Сразу оговоримся, что плод – не матрешка в матрешке и у него нет четко структурированного представления о том, как и где должны находиться его добавочные (материнские) конечности; они, подчиняясь фрейдовским механизмам (как это происходит в сновидениях), могут располагаться в любом месте его тела. Нечто схожее мы можем наблюдать у людей и животных, когда их добавочная конечность растет не в том месте, где она должна расти (там уже место занято), а растет, к примеру, на спине или, как на картинах Сальвадора Дали, из другой конечности. Рисунки чешского художника (рис. 7, 8, в кн. С. Грофа “За пределами мозга”) это также демонстрируют. Сюреализм – это не изобретение художников, – это их фетальные воспоминания.
Поскольку феномены метаморфопсий, как мы считаем, имеют непосредственное отношение к фетальному периоду, мы считаем себя вправе поискать в матрицах Грофа примеры других фетальных воспоминаний.
В основе первой базовой перинатальной матрицы (БПМ-I) С. Грофа лежат те, которые он отнес к опыту исходного симбиотического единства плода с материнским организмом.
К ним он относил “океаническое сознание, водные формы жизни (кит, рыба медуза, анемон или водоросли) или пребывание в межзвездном пространстве; картины природы в ее лучших проявлениях (Мать-природа) <…>; из архетипических образов коллективного бессознательного <…> – видения Царства Небесного или Рая. Опыт первой матрицы включает также элементы космического единства или мистического союза”.
Сразу отметим, что мы не сторонники его представлений о безмятежной жизни плода, хотя можем предположить, что период эмбрионального развития плода, в виду его малых размеров, для него более “безмятежен”, чем последующие. Но согласимся с тем, что механическое сдавливание плода и функциональная недостаточность плаценты, дабавим сюда заболевания и травмы живота матери, угрозы прерывания беременности, обвития пуповины, резкие звуки, могут осложнить прохождение плодом фетального периода и стать причиной последующих психосоматических проявлений.
Поскольку плод не имеет никакого представления о “подводных опасностях, загрязненных потоках, зараженной или враждебной природной среде” – все это мы исключим из фетальных воспоминаний и отнесем их к более поздним покрывающим воспоминаниям и результатом вторичной обработки. Однако, тошноту, дисфункцию кишечника, понос, “враждебность” и “демонов”, мистическое растворение границ их психотическое искажение с параноидальными оттенками, отнесем к фетальным воспоминаниям, поскольку можем их там обнаружить.
Позитивные аспекты БПМ-I, такие как воспоминаниями о симбиотическом единстве, спокойствие духа (вероятно, здесь мы должны иметь в виду умиротворенность), удовлетворенность, раскрепощенность, прекрасные пейзажи, мы тоже отнесем к фетальным воспоминаниям.
Таким образом получается, что и негативные и позитивные формы трансперсонального опыта могут свидетельствовать о том, что при БПМ-I пациенты Грофа переживали фетальные воспоминания.
Касаясь второй базовой перинатальной матрицы (БПМ-II) С. Гроф пишет: “Символическим спутником начала родов служит переживание космической поглощенности. Оно состоит в непреодолимых ощущениях возрастающей тревоги и в осознании надвигающейся смертельной опасности. Источник опасности ясно определить невозможно, и индивид склонен интерпретировать окружающий мир в свете параноидальных представлений. Очень характерны для этой стадии переживания трехмерной спирали, воронки или водоворота, неумолимо затягивающих в центр. Эквивалентом такого сокрушительного вихря является опыт, в котором человек чувствует, как его пожирает страшное чудовище — например, гигантский дракон, левиафан, питон, крокодил или кит. Также часты переживания, связанные с нападением ужасного спрута или тарантула. В менее драматичном варианте то же испытание проявляется как спуск в опасное подземелье, систему гротов или таинственный лабиринт. По-видимому, в мифологии этому соответствует начало путешествия героя; родственные религиозные темы — падение ангелов и изгнание из рая”.
Гроф справедливо отнес такое ощущение, как водоворот, пожирания, стеснения и реактивные беспорядочные движения к проявлениям серьезной опасности, которую переживает плод. Однако, соотнес их с моментом прохождения его через тазовое кольцо.
Здесь возникает одно “но”. К моменту родов плод занимает всю полость матки, оставляя небольшое пространство между конечностями для околоплодных вод. Соответственно он не может являться “свободно плавающим”, а значит ощущение водоворота, куда он попадает не может трактоваться нами как момент начала родов. Плод – не рыбка, плавающая в пруду в тот момент, когда начался слив воды. Скорее всего эти чувства соотносятся с другим моментом околоплодной жизни, когда он обматывает свою шею пуповиной, ограничивая доступ кислорода к своему мозгу. Возникающие вслед за этим беспорядочные движения также могут указывать на беспокойство, которое плод испытывает в следствии собственного удушения.
Наши возражения основаны на следующем.
Если вспомнить картину родов, то мы знаем, что к моменту отхода околоплодных вод голова плода уже находится во входе в малый таз, ею же он блокирует отход всех околоплодных вод. Под его головой формируется водный пузырь, который и лопается в самом начале родов. Это тот момент, который мы называем отхождением вод. После рождения всего тела отходят оставшиеся воды. К тому же трудно согласиться с тем, что плод ощущает водную среду, в которой он находится.
Таким образом водоворот, который появляется в ощущениях пациентов, не является признаком родов, а является признаком головокружения, которое сопровождает предобморочное состояние. Эти же чувства, как мы думаем, плод мог испытывать и в более ранний период, когда возникала угроза его жизни.
Картина спрута, который захватывает, сковывает и угрожает, больше напоминает нам обвитие тела пуповиной, чем момент родов. Чувство увязания или пойманности в кошмарном клаустрофобическом мире и переживание необычайных душевных и телесных мучений – это фетальные, не не перинатальные переживания. К тому же пуповина – это то, что плод видит на протяжении последних недель фетального периода и игнорировать эту картину в угоду нашим представлениям о родах нет ни каких оснований.
А то, что “ситуация представляется невыносимой, бесконечной и безнадежной”, а “человек теряет ощущение линейного времени и не видит ни конца этой пытки, ни какого-либо способа избежать ее” больше указывает на длительность “контактного” периода.
Описывая это состояние плода, мы уже указывали на то, что плод может это состояние только пережить, загрузиться им, как говорил Фрейд. Эта загрузка проявляется в том, что, как писал Гроф, она может превратиться в идентификацию с “заключенными в темнице или концентрационном лагере, с обитателями сумасшедшего дома, с грешниками в аду или с архетипическими фигурами, символизирующими вечное проклятье, такими как Вечный Жид, Агасфер, Летучий Голландец, Сизиф, Тантал или Прометей”.
Мы присоединяемся к Грофу в том, что “находясь под влиянием этой матрицы, индивид избирательно слеп ко всему положительному в мире, в своем существовании. Среди стандартных компонентов этой матрицы — мучительные ощущения метафизического одиночества, беспомощность, безнадежность, неполноценность, экзистенциальное отчаяние и вина”, т.е. человек может испытывать то состояние, которое мы описали в своей работе “Фетальные травмы: от гипотезы к результатам” (https://psy.media/fetalnye-travmy/) .
Как следует из третьей перинатальной матрицы (БПМ-III), плод испытывает усиление всех тех воздействий, которые он испытывал во-второй. Гроф, вероятно, исходя из того, что это воздействие должно быть во много раз больше, чем предыдущие, выделил их в отдельную группу. Но фактически мы видим продолжение всех тех же переживаний, которыми была богата вторая матрица. Ошибка Грофа заключается в том, что он увязал ощущения плода со стадией прохождения плодом родового канала. И создается впечатление, что именно под эти стадии он подгонял свои матрицы.
Безусловно, пребывание плода в полости матки должно отличаться от его пребывания в родовом канале. Гроф пишет, что в этот момент, в следствии сильнейшего механического сдавливания и высокой степени гипоксии плод испытывает удушье и разворачивается “отчаянная борьба за выживание”. Мы же считаем, что переживание всего этого выше сил плода и он теряет сознание. И на самом деле, зачем переживать плоду все, что происходит с его телом в родовом канале, если конечным результатом всего этого должна наступить его смерть? Он ведь еще не знает, что за его жизнь будут бороться бригады врачей.
Поэтому все, что Гроф отнес к переживаниям третьей перинатальной матрицы и сделал ее отличительным признаком, должно относиться ко второй. Третья перинатальная матрица, если она вообще существует, соответствует бессознательному (предсмертному) состоянию плода.
Мы уже указывали на то, что период изгнания плода протекает достаточно быстро. И судя по тому, что весь этот период плод испытывает недостаток кислорода, промедления на этом участке родов максимально исключаются.
Но до потери сознания плод что-то ощущал и, если исходить из логики, именно эти ощущения и привели его к потере сознания, а, значит, все, что Гроф отнес к БПМ-III могло происходить с плодом еще до периода изгнания.
Обратимся к переживаниям пациентов Грофа и выделим в них те, которые психиатрией при определенном обрамлении будут относены к психопатологическим проявлениям. Это “картины гибели мира (вулканы, электромагнитные бури, землетрясения, волны прилива или ураганы), яростные сцены войн и революций, технологические объекты высокой мощности (термоядерные реакторы, атомные бомбы и ракеты); картины Страшного суда, необыкновенные подвиги великих героев, мифологические битвы космического размаха с участием демонов и ангелов или богов и титанов; кровавые жертвоприношения, самопожертвование, пытки, казни, убийства, садомазохизм и изнасилования” и др. Все они берут свои корни из фетального периода и из тех переживаний, с которыми сталкивается плод. Конечно, плод ничего не знает ни о картинах разрушения мира, ни об объектах потустороннего мира. Все они приобретают форму из его личных соматических переживаний, переработанных сознанием пациентов. Невозможно поверить и в то, что все те сексуальные переживания, которые описывают пациенты, встречаются и в фетальном периоде. Мы уже говорили о том, что плод переживает то, что переживает его мать (в т.ч. и сексуальные), но все эти переживания не имеют никакого отношения к истинным сексуальным переживаниям, представление о которых имеем мы, взрослые люди.
Гроф писал: “Эротические мотивы на этом уровне характеризуются захватывающей интенсивностью полового влечения, механического и неизбирательного по своему качеству, порнографическому и девиантному по природе”. Но, согласитесь с тем, что плод ничего не знает ни о парнографических картинках, ни о девиантном поведении. Из чего следует, что не только парнографические картинки и картинки девиантного поведения, но и вообще сцены из сексуальной жизни взрослого человека занесены им (пациентом) из настоящего в прошлое. А то, что при этом пациенты, что называется “с пеной у рта” будут утверждать, что именно во время регрессии они впервые встретились с разновидностью сексуального поведения взрослого человека, что в реальной жизни у них ничего такого никогда не было, тому, кто кое-что знает о бессознательной жизни человека, это не является аргументом.
Другое дело, что использование в сексуальных играх различных, стягивающих тело ремней, именно своей скованностью напоминает внутриматочное положение плода. Это ощущение через логическую систему сознания переносится в родовой канал, находит там свое объяснение и фиксируется сознанием как переживания прохождения через родовые пути.
Возьмем к примеру следующее наблюдение Грофа. Он писал: “Скатологическая сторона процесса смерти-возрождения имеет своей естественной биологической основой тот факт, что на последних стадиях родов ребенок может войти в тесный контакт с фекалиями и другими биологическими продуктами. Такие переживания обычно превосходят все то, что действительно мог испытывать новорожденный. Это ощущения барахтающегося в экскрементах, ползающего в отбросах или выгребных ямах, поедающего фекалии, пьющего кровь и мочу или же отвратительные картины разложения”.
Согласимся, что словосочетание “превосходят все то, что действительно мог испытывать” разделяют фантазии взрослого человека от переживаний плода. Ему нет никакого дела до того оказался ли он в экскрементах матери или нет и у него нет той брезгливости, которая появится у него чуть позже.
Особое внимание нами было обращено на переживания плода, которые Гроф отнес к четвертой перинатальной матрице (БПМ-IV).
Он писал: “…Некоторые относящиеся к этой стадии переживания представляют точную имитацию реальных биологических событий, произошедших при рождении, а кроме того, — специальных акушерских приемов. <…> Речь идет о подробностях механизма рождения, об использовавшейся анестезии, о способе ручного и инструментального родовспоможения и о деталях послеродового опыта и ухода за новорожденным”.
Насколько справедливо приписывать переживания, связанные с механизмами рождения, каждый отметит сам. Мы же считаем, раз Гроф включил в эту стадию анастезию и способы родовспоможения, что они никак не могут принадлежь плоду, а скорее являются наведенными воспоминаниями самого пациента. Ведь во время родов плод не получает никакой анастезии. К тому же к этой же стадии относятся переживания, которые влекут за собой “чувство полного уничтожения, аннигиляции на всех мыслимых уровнях, – то есть физической гибели, эмоционального краха, интеллектуального поражения окончательного морального падения и вечного индивидуального проклятья трансцендентальной размерности (“гибели Эго” – “мгновенное безжалостное уничтожение всех прежних опорных точек в жизни индивида”)”.
Вместе с тем, мы согласны с Грофом в том, что в момент отделения новорожденного от матери, действительно происходит “гибель” “Эго” плода, того самого, которое мы называем “Мега-Я” и превращения его в “Эго” ребенка, которое, освободившись от материнской части психики, продолжает свое индивидуальное развитие.
В этой связи переход переживаний от БПМ-III к БПМ-IV по Грофу фактически повторяет опыт предыдущего периода родов и, наверное, не было никакого смысла выделять их в особую стадию.
Особое состояние: – “глубокое чувство духовного освобождения, спасения и искупления грехов”, “видения пробуждения природы весной, освежающего действия грозы или бури”, “изумительными явлениями архетипических божественных существ, с радугой или с замысловатым узором павлиньего хвоста”, как считал Гроф, отражает идеальную ситуацию нормального и неосложненного рождения.
Все, что угодно только не это может являться следствием родов, даже самых физиологичных. Трудно себе представить, что роды, начинающиеся с потери сознания по причинам, указанным выше, имели своим следствием ту идеальную во всех отношениях картину, которую нарисовал нам Гроф. Эти переживания больше соответствуют тем нарциссическим ощущениям, которыми богата фетальная жизнь.
Переживания пациентов, которые Гроф идентифицировал с лучезарными источниками света, Девой Марией и другими божественными существами, скорее всего, относятся к самому чувству клеточного удовольствия, к которому мы относим первичную (морбидную) эротическую функцию (Ш. Радо), связанную с оплодотворением женской яйцеклетки.
И пусть, как писал Гроф, “трансперсональный опыт вдребезги разбивает фундаментальные утверждения материалистической науки”, мы все равно, считающие, что все, что происходит в материальном мире, само является материальным, отстаиваем точку зрения, в соответствии с которой трансперсональный опыт является следствием материальной жизни, даже, если это и фетальные воспоминания, и “воспоминания других людей и представителей других видов животных, растительной жизни”.
Трансперсональные явления, в которых Гроф обнаружил связь индивида с космосом, в конечном счете ограничиваются общим утверждением о нем и никогда не ведут к тому многообразию, на которое мы могли бы расчитывать, учитывая многообразие земной жизни. Удачное сравнение Грофом трансперсонального опыта с петлей Мебиуса, как нельзя четко показывает, что начатое на клеточном уровне жизненное путешествие, в конечном счете приводит к тому же самому клеточному миру, посредством которого мы “вспоминаем прошлые события и ожидаем будущие или фантазируем о них”.
Отстаивая свою точку зрения, что трансперсональный опыт является формой фетальных воспоминаний, мы сошлемся на самого Грофа, который в опыте слияния “с другим человеком в состоянии двуединства (то есть чувство слияния с другим организмом в одно состояние без потери собственной самоидентичности) или опыт полного отождествления с ним или с ней”, подвел нас к мысли о существовании сознания плода, находящегося в организме своей матери. То, что он считал важной категорией трансперсонального опыта, – опыт существования вне тела, является, как мы считаем, осколком фетального воспоминания о материнских ощущениях, которыми она в изобилии делилась со своим плодом, “уча его жизни”. То, что он считал расширением сознания (“за пределы феноменального мира и континуума времени-пространства”), является следствием “блуждания” наших воспоминаний по ленте Мебиуса с клеточного уровня в сознание и обратно.
Нам бы хотелось предупредить то недопонимание, которое может возникунуть у читателя в связи с тем, что все переживания, соответствующие БПМ III – IV мы отнесли ко второй БПМ, оставив всего две, первую и вторую. Он будет прав, если усомнится в том, что существуют и эти две.
Мы поддержим его и подтвердим, что и по нашим данным нет ни первой, ни второй базовых перинатальных матриц. Все это фетальные воспоминания, которые богаты и травмами, и удовольствиями фетального периода.
Но мы благодарны С. Грофу за его исследования. И нам бы не хотелось совсем отказываться от того материала, который содержится в его исследованиях. Перечитав его работы, мы с удивлением обнаружили, что именно он зародил в нас зерно, из которого взошли наши представления о фетальной жизни. Случай Шребера и других пациентов только подтвердили, что фетальные переживания живы и будут жить в каждом из нас, формируя у каждого из нас особенности психического поведения. Эти воспоминания у каждого свои, но на всех одни, именно поэтому они понятны каждому из нас. Есть много тайных троп к сознанию, по которым они ходят и не все они ведут к формированию бреда. Многие из них участвовуют в тайном формировании нашего творчества, они же наполняют красками наши сновидения. Гроф обнаружил к ним свой путь. И не будем забывать, что то, что ранее существовало, но было для нас непостижимой тайной, Гроф смог получить в своих экспериментах.
