Фобическая субъективация, фобия как суррогат недостающей отцовской функции, в дискурсе Фрейда и Лакана предстает, как сложный ветьеватый путь субъекта в поиске своего места в Cимволическом, в поиске отцовского означающего, в настойчивом стремлении к поддержке Закона и отца, в рьяной попытке найти ответ на вопрос «Что такое отец?».
Фобический субъект – субъект желающий, который, с одной стороны, пытается с помощью фобии связать тревогу, таким образом, снимая нагрузку с вытесненного представления, представления о влечении Triebreprasentanz и прикрепляя аффект к замещающим представлениям, а также ассоциативно связанным представлениям с замещающими, что выступает в фобии, как фобические объекты. Фрейд в работе «Торможение,симптом, страх» пишет: «Я снимает предсознательную нагрузку с Triebreprasentanz, с того, что влечение репрезентирует и как таковое подлежит вытеснению. ОНО (Я), преобразует эту нагрузку для разъединения неудовольствия и Angst». И, вроде бы, итак понятно, что ни один замещающий объект не свяжет тревогу в полной мере, тревога проступает в связи с тем, что опасность исходит не извне, а изнутри, со стороны влечения. Все замещающие объекты, так или иначе, будут связаны ассоциативно с вытесненным представлением о влечении. С другой стороны, Лакан в 8 семинаре скажет, что фобия это сохранение внутри тревоги связи с желанием. Ни одно, ни другое не противоречат друг другу, ибо, наоборот, раскрывают всю сложность и многогранность фобической субъективации, как процесса фобии, так и образования фобического объекта.
Фобический субъект находится во 2 такте Эдипового комплекса, разработанного Лаканом, он уже столкнулся с утратой инцестуозного объекта, с лишением матери, но все же не вошел в 3 такт, где бы мог столкнуться с кастрацией и получить «нет», эффект отцовского сообщения матери «не усваивай себе вновь то, что произвела на свет», сообщение как обещание на будущее «да». В Эдипе принимают участие 4 элемента: мать, ребенок, отец и фаллос. В зависимости от того, какие позиции занимают 4 участника, решается дальнейшая судьба субъекта. 2 такт Лишения дал субъекту возможность сместиться с позиции объекта желания матери, но здесь еще нет того отца, отца реальности, то есть его недостает, кто бы дал свой фаллос матери, потому что сам его имеет, и направил свое желание на мать. Явно здесь включается в игру воображаемый отец, воображаемый фаллос, тот необходимый элемент, на который обращает внимание мать. Отец Ганса это воображаемый отец, с которым он соревнуется, находится в конкурентных отношениях, но все же Ганс находится в недостаточности отца реальности, который бы, кастрировал мать, лишив ее фаллоса, так как субъект фобии находится в сомнении присутствия-отсутствия фаллоса матери, он находится в тупиковой ситуации, поскольку и в 3 такт Эдипа не может пройти, так как не достает отца реальности, он идентифицируется с местом воображаемого фаллоса, дабы угадать желание матери, но по другую сторону матери всегда есть что-то неизведанное и неизвестное, короче говоря, ее желание никогда узнать невозможно, стало быть и место «затычки» нехватки матери становится для субъекта, полным тревоги. Субъект фобии испытывает тревогу перед инцестом с материнским Другим, он столкнулся с эффектом Закона, но ему его недостаточно для эффекта кастрации. Поэтому он занимает то одну, позицию фаллоса матери, то другую позицию, а именно позицию создания «псевдометафоры» недостающей отцовской функции. Фобический объект, вот протез недостающей отцовской функции в фобии. Фобический объект это оборотная сторона фетишистского объекта, это фаллос, фаллический образ. Фобический объект призван восполнить недостающего отца, во-первых, тем, что призван означить желание матери в целях попытки создать экран от ее желания, но здесь субъект не достигает нужного эффекта, так как нет того отцовского означающего, и фобический объект выступает, как грубое непроработанное означающее, так как это, так называемое, означенное желание матери несостоятельно, оно всегда касается субъекта или какой-то его части, части тела, например, воображаемого фаллоса, которым он стремится быть, то есть в фобии субъект сталкивается с присутствием фаллоса и действием отца Символического, но как грубого кастратора-захватчика, который лишает фаллоса мать (фобии: лошадь укусит, собака укусит, руки отказываются что-либо делать, из углов выстрелят стрелы). Отец реальности как отец заброшенный, имеющийся, символизированный уже в истории субъекта, но оставивший субъекта, покинувший, не функционирующий толкает его к творческой находке, изобретению псевдометафоры отцовской функции с помощью своей фобии. В 8 семинаре «Перенос» Лакан скажет: «Случай малыша Ганса примечателен тем, что перед нами одновременно нехватка отца и его присутствие. Нехватка в форме реального отца, и присутствие в форме отца символического, отца-захватчика. Если все это может разыграться в одной плоскости, то лишь потому, что объект фобии обладает безграничной способностью выполнять определенную недостающую отцовскую функцию, которая и есть как раз то самое, перед чем субъекту ни за что бы не удалось устоять, не возникни на этом месте тревога». Субъект настойчив в вопросе Закона о запрете на инцест, тем временем, в сложившейся тупиковой ситуации и недостаточности отцовской функции, фаллический образ, фаллос оказывается для него вожделенным, но также фобический объект как фаллическое означающее, как фаллос облекается в достоинство всех означающих, в данном случае – отца. Фаллос отца, отца реальности, за которым устремляется мать, упорядочивает и учреждает места в Символическом, вводит кастрацию, где желание матери преграждается экраном и некой, если можно так сказать, «понятностью», и субъекта покидает угроза стать «затычкой» ее нехватки, угроза занять место ее воображаемого фаллоса. Как мы знаем, фобия это лишь протез недостающей отцовской функции и она бесконечно проигрывается субъектом во имя своего спасения и утраты в навязчивом повторении инцестуозного объекта, в отсутствии объекта а мелькает иллюзорно и его некое присутствие, отсутствующее присутствие как присутствующее отсутствие, реальная дыра.
Фрейд фобию называет фобической или тревожной истерией, говоря, что, чаще всего, в клинике психоаналитик сталкивается со случаем смешанности фобической и конверсионной истерии, когда тревога подвергается инверсированию в тело, есть какая-то телесная часть, которая приносит субъекту страдание, боль, или телесная часть какая-либо парализована, но это носит чисто психический характер, и здесь же, проступающая тревога, в работе связывания которого участвуют замещающие представления, но тревога не оставляет, хотя, с одной стороны, и связывается с какой-либо частью в теле, как при конверсионной истерии часты такие симптомы, как кашель, «парализованная» рука или нога, нервный тик, слепота. Связывание при фобии тревоги таким образом превращает ее в боязнь. Здесь фобия берет начало для развития из какой-либо части в теле, но логика фобии заключена, как раз, в размещении сигналов об опасности во внешнем пространстве, как «меток» в пространстве о предупреждении нарушения запрета на инцест. Например, навязчивая диарея может разграничить пространство на опасное и безопасное, как квартиру и ее пределы, улицу; рука, претерпевающая сбой — пространство, где размещены сигналы об опасности — учреждения и организации, где нужно совершать манипуляции рукой. Эти «метки» в пространстве, как вывески «не входить, опасно»!
Тело субъекта представлено и оно говорит, передает нечто в сообщении Другому, передает то, что в речи не артикулируется. В частности, Дольто рассматриваются фобии, которые являются следствием недостаточности символогенной кастрации, выраженной в речи, а также фобии, которые являются симптомом от развязывания психоза. В этом докладе рассмотрим фобии первого типа. Франсуаза Дольто в работе «Бессознательный образ тела» проводит различие между схемой и образом тела. Схема тела – реальность, существующая фактически, она в какой-то степени, жизнь нашей плоти в контакте с физическим миром. Бессознательный образ тела – это не отраженный образ, а образ бессознательный, субстрат языка на уровне отношений. Дольто пишет, что увечная схема тела и здоровый образ тела могут сосуществовать в одном и том же субъекте. Бессознательный образ тела формируется путем сборки в стадии зеркала через отраженный образ в зеркале и взгляд Другого. Малыш, стоящий у зеркала, хотя для опыта представления о себе, необязательна зеркальная поверхность, идентифицировавшись со взглядом Другого, в акте оборачивания и узнавания его в зеркале, становится способным поручиться и за свой образ. Представив и увидев свой зрительный отраженный образ, он наложит образ тела на схему тела. Стадия зеркала Дольто уникальна тем, что понимать идею зеркала стоит в качестве объекта рефлексии не только видимого, но и слышимого, осязаемого и осознаваемого и важен не отражающий характер зеркала и не скопический образ, в нем отраженный, а важно то, что функция отношений, выполняемая зеркалом совершенно иной природы: зеркалом бытия субъекта в другом. Отраженный образ способствует оформлению и индивидуации бессознательного образа тела, он может, как интегрировать образ тела, так его и разрушить. Случаи разрушения образа тела, когда субъект не может найти себя в зеркале, когда в зеркале появляется чужой, когда 2 неподобных перестают быть одним, показывают поломку зеркальной конструкции и обнажают нечеткое представление о себе. Примером может послужить, героиня фильма «Черный лебедь», а также девочка из клинической практики Дольто, которая не могла найти себя во множестве зеркал, потерялась, раздробившись на кусочки тела, видимые кругом. В стадии зеркала важен тот Другой, который стоит позади или рядом с субъектом, который артикулирует в речи сообщение, вмешивается с помощью голоса «Это твое отражение». Дольто рассматривает зеркальный опыт, как кастрацию, болезненное признание ребенком пропасти, отделяющей его от образа. По Дольто, первичный нарциссизм появляется в результате преодоления испытания и ребенок это проделывает с тем, чтобы не быть отраженным образом, который зеркало ему посылает, так как отраженный образ, лишенный жизни, сильно отличается от бессознательного образа тела.
Первичный нарциссизм ведет к эдипальной генитальной кастрации, который заключается в запрете на инцест, когда кастрирующая фигура в речи вносит закон и запреты, которые ведут субъекта к вытеснению влечений и их сублимации. Например, оральные влечения сублимируются в речь, анальные – в действия и движения телом. Далее вступает вторичный нарциссизм, который задним числом актуализирует первичный нарциссизм, представление о себе и размещение себя в поле речи и языка.
Кастрация представляет собой испытания, ведущие к изменению, иногда успешные, иногда неудачные, которые приводят к повышающему символизацию или разрушающему результату. Дольто пишет, что важно возвести кастрацию до операции, которая позитивно воздействует на тело ребенка, функция его должна быть социализирующей и гуманизирующей. Все зависит от способа, каким образом субъект преодолевает испытание кастрацией и от того, кто будет кастрирующей фигурой, и особенно от того, как ребенок сопровождается в этом испытании. Сам взрослый, который сопровождает ребенка на этом пути, как фигура кастрирующая, и сам должен был пройти через кастрацию.
Ф. Дольто выделяет 3 динамических аспекта одного и того же образа тела: базовый, функциональный и эрогенный. Все вместе они составляют живой образ тела и обеспечивают его функционирование и нарциссизм субъекта, они связаны между собой и их взаимосвязь поддерживается желанием субъекта, динамическим образом тела.
Базовый образ тела связан с «самобытием» субъекта, то, что позволяет ему продвигаться за счет своего нарциссизма. Цитата Дольто: «Фобия – это угроза диссоциации, которая нависает над базисным образом тела, то есть если базисный образ тела, через который субъект прочно связывает себя с собственным Я, остается хрупким, тогда и возникает угроза, характерная для фобического состояния, как угроза преследования. Хрупкость базового образа тело Дольто иллюстрирует в клиническом случае мальчика Жиля 8 лет, который боялся острых углов, был беспокойным и не мог оставаться на одном месте, а также страдал энурезом. Острые углы ассоциировались с бросающими стрелами, от которых исходила опасность и тревога мальчика. Навязчивая идея смертоносных углов была связана с означающим «английский» и переживаниями матери по поводу брата и мужа, переживаниями, которые мать не артикулировала в речи 3-летнему ребенку. Уретроанальная эрогенная зона была представлена в пространстве англичанами и предполагаемыми, как принадлежащие им, стрелами. Мальчик попадал в аварию с отцом, а также выскользнул из его рук во время купания, и чуть не утонул, он следовал везде за матерью и отыгрывал, ставшее запретным, удержание мочи, чтобы всегда оставаться с матерью. С другой стороны, я думаю, что фобия и была попыткой оторваться от матери, означить ее желание и произвести кастрацию.
Функциональный образ тела связан с действиями, движениями телом и осуществлением желания посредством запроса, локализуемого в схеме тела в эрогенном месте, где дает о себе знать нехватка. Например, сублимация орального влечения направляется в хватание предметов руками, анального влечения – в отбрасывание предметов руками и в целом двигательную активность рук. Например, сказать «Не трогай!», вербально или физически репрессируя двигательную активность ребенка, – это есть грубый кастрирующий характер, который может повлечь за собой уход ребенка в себя, отсутствие функционирования, фобию, дабы не вступать в контакт со взрослым попечителем во избежание конфликта желаний, не дать эрогенной зоне входить в контакт с запретным объектом, опасным для него. Яркий клинический случай, иллюстрирующий хрупкость функционального образа тела – девочка, которая страдала фобией касаться руками. Тогда Дольто сказала ей «Ты можешь взять пластилин ртом своей руки», и девочка взяла рукой пластилин и поднесла его ко рту. На оральной стадии ребенок смещает оральность на все, и в первую очередь на руки, и они подобны рту, могут брать, отпускать, говорить. Сообщение вернуло ей возможность орально-анального функционального образа тела, орального интереса к анальным вещам. Сообщение создает своего рода переходный объект, который соединяет область рта с областью руки. Еще один пример фобии, имеющий отношение к хрупкости функционального образа тела: речь идет о мальчике 10 лет с торможениями в теле, почти без голоса, на лице застывшая беспокойная улыбка. На его рисунках безрезультативный бой танков, боксеры стоящие друг напротив друга на коленях и никакого контакта. Отец ребенка был абсолютно безразличен к нему, он не разговаривал с ним, а лишь раздраженно говорил «Замолчи, Пошел отсюда, Оставь меня в покое». Ребенок чувствовал себя слишком большой опасностью для отца от того, что тот боялся его. При этом отец не являлся ни Сверх-Я, тормозящим несоблюдение законов и запретов, способствующим сублимации оральных и анальных влечений в общение, не будучи для ребенка собеседником, а также в действия, тормозя в грубой прямолинейной форме инициативу ребенка, не являлся ни Идеалом-Я, субъектом, который прошел сам кастрацию и способен сопровождать ребенка в этом нелегком испытании. Он не принимал Я-Идеальное ребенка, которое имело право на обращение со словом к отцу. Поэтому фобия мальчика заключалась в самоторможении либидо по направлению к соперничеству, общению, двигательной активности, дабы не провоцировать отца на раздражение к нему. Отношение схемы тела и образа тела строится множеством переплетения влечений. Эрогенный образ тела соединяется с функциональным, это эрогенная зона, где фокусируется эротическое удовольствие или неудовольствие в отношении с другим. Динамический образ тела прикреплен к каждому из трех образов и соответствует желанию быть, желанию продвигаться, быть субъектом желающим. Динамический образ тела может быть отнят фобией, как путь к желанию, может быть перекрыт объектом фобии.
Таким образом, для интеграции здорового бессознательного образа тела, субъекту необходима символогенная кастрация, артикулированная в речи, уважение к ребенку, как к субъекту желающему и занимавшему место в символическом, что ведет к сублимации оральных, анальных влечений для использования эрогенного образа тела с функциональным образом тела в контакте с другими, а также применения своего динамического образа тела на пути к желанию. Также символогенная кастрация способствует обретению субъекта в Эдиповом комплексе Имени-отца, означающего, в каких-то случаях решающее всю дальнейшую судьбу субъекта.
