Моё убеждение в том, что внешнее поведение человека является отображением Эго-структурных (субъектных) отношений, подразумевает под собой обратную зависимость, которая позволяет по поведению человека сделать предположения о процессах, происходящих в его психическом аппарате.
Меланхолия
У Фрейда мы читаем: «На психическом уровне меланхолия отличается глубоко болезненным дурным настроением, потерей интереса к внешнему миру, утратой способности любить, заторможенностью всякой продуктивности и понижением чувства собственного достоинства, что выражается в упреках самому себе, поношениях в свой адрес и перерастает в бредовое ожидание наказания» [1].
Наличие бредового ожидания наказания – симптом, который указывает на уровень психического аппарата, на котором развиваются симптомы меланхолии. Этот уровень является самым нижним; тем, на котором находятся воспоминания недоступные нашему сознанию – уровень «Эго-складских помещений» (бессознательное). Обычно он обнаруживается при регрессии. Я делаю предположение, что ожидание ничем не мотивированного наказания, является отголоском неких событий, через которые когда-то прошел человек. Анализ символов указывает на то, что эти события относятся к периоду фетального развития, и являются следами, либо травматического опыта матери, переданного своему плоду путем загрузок, либо травматичных переживаний самого плода.
На этом уровне «портреты-Ид», загруженные в период внутриутробного развития в психический аппарат плода, «оживают» соединяются с психической энергией (влечением) и формируют одну из множества Эго-структур (частей «Я»); либо эта Эго-структура, нагруженная влечением, подбирает для себя некий «портрет» (первичная нарциссическая идентификация), «облачается» и ищет такой же по образу и подобию внешний объект и идентифицируется уже с ним с ним.
Другой симптом – отсутствие интереса к внешнему миру, показывает, что в связке Эго-структура – Ид-фигура – внешний объект произошел сбой, во время которого теряется связь с внешней фигурой (я понимаю это как отказ Эго-структуры от ранее первично выбранного объекта, что и указывает на распад этой связки). При этом, как следует предположить, исчезла именно связь Эго-структуры с внешним объектом, а не с Ид-фигурой («портретом»). В пользу этого свидетельствует то, что он «оживился» (наполнился энергией); ищет, но не может найти своего «двойника» среди внешних объектов (в обычном состоянии загрузки («портреты предков», Ид-фигуры) никак себя не проявляют, поскольку лишены доступа к психической энергии; они как бы находятся в энерго-эксикозном состоянии и лежат (висят, раз уж это портреты) где-то на дне бессознательного). Из этого не следует, что Эго-структура покинула эту связь физически (вероятно, сделать этого она уже не может); она просто перестала настаивать на удовлетворении своего влечения к внешнему объекту, с которым должна была постоянно идентифицироваться [2].
Думаю, что результатом такой бездеятельности Эго-структуры может являться ее непризнание (вытеснение) другими Эго-структурами или их сообществами (частями «Я»). Это в определенном смысле похоже на то, как мы вычеркиваем из своей жизни всякие упоминания о когда-то важном для нас человеке. В таком случае мы просто теряем к нему всякий интерес (влечение).
Но здесь есть один момент, который мы не должны пропустить, иначе заблудимся в собственных рассуждениях. Этот момент заключается в том, что пропадает не единичный интерес к какому-то объекту, а происходит потеря интереса к внешнему миру, поскольку ранее он и олицетворял целый мир. Этот момент указывает на то, что вытесняется не одна Эго-структура со всеми ее влечениями, а целое их сообщество, сравнимое с объемом их интереса – целым миром.
«Но как такое, может быть?» – спросит читатель, ведь отсутствие интереса к внешнему миру предполагает физическую потерю сознания (кому), а меланхолики в кому не впадают: они ходят на работу, выполняют домашние обязанности и т.п., т.е. они находятся в сознании.
Попытаюсь объяснить этот феномен.
Во-первых, все свои функции они исполняют через силу, и, если у них есть такая возможность, они отказываются от их исполнения: они постоянно находятся в желании лечь, уйти в себя и лежать целую вечность, ничего не делая. Часто встречаемые у меланхоликов попытки самоубийства, как раз и указывают на то, что они находятся на половине пути от обычной жизни к смерти, последним психоклиническим проявлением перед которой является депрессия.
Во-вторых, Эго-структуры связаны с внешним миром посредством не одной, а множества связей, которые не рвутся и все еще функционируют: ведь мы идентифицируемся не с одним, а с множеством внешних объектов.
Скорбь
В своей работе «Скорбь и меланхолия» Фрейд проводил сравнительную аналогию меланхолии со скорбью (печалью) и писал, что «скорбь, как правило, является реакцией на утрату любимого человека или какой-либо помещенной на его место абстракции, например, Родины, свободы, идеала и т.д. В ней же он заметил, что «нам никогда не приходит в голову рассматривать скорбь как патологическое состояние и обращаться к врачу для ее лечения, хотя она приносит с собой тяжелые отклонения от нормального образа жизни» [3].
Эти два обстоятельства указывают на то, что потерян внешний объект и на то, что наш внутренний наблюдатель в курсе того, что процесс этот связан не с внутренними причинами, а с внешними.
При меланхолии, при всей схожести на скорбь ее симптомов, этот процесс является исключительно внутренним, т.е. связан с внутренним миром «Я», за которым я вижу Эго-структурные отношения. При скорби, связанной с потерянным нами внешним объектом, наш психический аппарат возвращает (восстанавливает) его посредством галлюцинаций: мы то там, то там начинаем замечать потерянный нами объект. При меланхолии таких галлюцинаций не бывает: мы никого ни с кем не путаем. Кроме того, при печали, связанной с потерей любимого объекта, в случае ошибочного узнавания моментально улучшается внутреннее психическое состояние, а страдания на время исчезают, как говорил Фрейд: «Я» становится опять свободным и безудержным».
Не стоит забывать и о том, что при скорби человек знает, что или кого он потерял, а при меланхолии – нет. Эта потеря остается недоступной сознанию, в отличие от печали, при которой в потере нет ничего бессознательного.
Все это указывает на разрушение идентификаций «Я», где в одном случае исчезает внешний объект, а в другом, – внутренний. И в том и в другом случае исчезновение объекта, на который ранее было направлено либидо, приводит к нарушению удовлетворения влечений. При скорби, как отметил Фрейд, «мир становится бедным и пустым», а при меланхолии таким становится само «Я».
Таким образом, Фрейд определил для нас катастрофу, которую переживает при меланхолии наше «Я»: оно переживает «величественное оскудение».
Хотелось бы отметить, как мне кажется, очень важный момент, касающийся теории, которую выдвинул Фрейд, и которую мы называем психоанализом. В его доктрине существует учение о влечениях, которое блестящим образом подтверждается феноменами скорби (печали) и меланхолии, которые появляются при потере объекта, на который ранее было направлено либидо. Но я хочу сделать одну оговорку, которая состоит в том, что одинаковость симптомов, указывает на один и тот же механизм их образования.
В основе этого механизма симптомообразования лежит исчезновение объекта. Именно вслед за потерянным объектом, и в том и в другом случае, появляются самоупреки, из чего следует указание на их тесное соседство в психическом аппарате. Иными словами, рядом с объектом любви располагаются некие механизмы коммуникации, которые мы называем отношениями. Эти отношения, в свою очередь, указывают на присутствие еще одного (как минимум) объекта, равного по всем параметрам с первым, и готового его заменить. Поэтому, собственно, их отношения и носят характер упреков, которые на выходе из психического аппарата сгущаются и превращаются в самоупреки.
Но нельзя не заметить, что эти упреки уже отличаются друг от друга при разных состояниях. В одном случае (при меланхолии), как писал Фрейд, «возникает картина тихого помешательства: больной изображает свое «Я» мерзким, ни на что не способным, аморальным, он упрекает, ругает себя и ожидает изгнания и наказания. Он унижается перед любым человеком, жалеет каждого из своего окружения за то, что тот связан с таким недостойным человеком, как он. Он не понимает перемены, которая в нем произошла, но распространяет свою самокритику и на прошлое, утверждая, что никогда не был лучше». Картина дополняется бессонницей, потерей аппетита и появлением суицидальных мыслей.
В другом (скорби) – самоупреки и упреки тоже могут иметь место, но они чаще всего не такие демонстративные (тихие) и не связаны с самоуничижением. Это похоже на то, что удаляющийся внешний объект уносит с собой и большую часть внешних проявлений травмы потери.
Механизмы скорби (печали) и меланхолии
Конечно, вслед за Фрейдом я не вижу никаких оснований ввязываться в это тихое помешательство и начать возражать больному, пытаясь поднять в его собственных глазах его же собственную самооценку. Соглашусь с Фрейдом, что в этой самооценке есть объективно с чем согласиться.
Вопрос в другом. Если человек так критически, если судить по содержанию самоупреков, относится к себе, то, как так произошло, что эта форма отвергаемого теперь поведения, смогла быть выработана и закрепиться во внутренних структурах психического аппарата? Вслед за этим вопросом, актуализируется другой. Эти противоборствующие в Эго силы, как и когда туда попали, и почему смогли развиться только сейчас?
Ответ напрашивается сам собой, и заключается в том, что они заселились в психический аппарат еще до того момента, когда его собственные Эго-структуры не находились в столь тесных, как сейчас, отношениях друг с другом или вообще отсутствовали. Единственным окном возможностей для их проникновения в психический аппарат, считаю сезон загрузок (внутриутробный период развития).
Все это указывает на то, что сами эти силы уже находились в психическом аппарате в форме неких Ид-фигур, которые я называю «портретами» предков.
Здесь мы выходим еще на одно понимание психических процессов, которое заключается в том, что именно эти конфликтные межсубъектные отношения Эго-структур выносят на поверхность сознания эти упреки и формируют из них «Сверх-Я».
Если мы исходим из того, что наш характер формируется в обществе, то и здесь мы не должны отворачиваться от этого постулата. Тогда получается, что кто-то из близких такого человека обладал или обладает таким характером, который является, если верить самопознанию меланхолика, «мелочным, эгоистичным, неискренним, несамостоятельным человеком».
Но таким, «самокомпрометирующим» меланхолик является не всегда, а периодически. Куда в таком случае, пропадает эта часть личности?
Как тут не заметить, что ведет себя она как-то странно: в одном случае она исчезает и ничем не выдает своего присутствия в психическом аппарате; а в другом, навязчиво демонстрирует свои недостатки; гипертрофирует их, относясь к ним, как к недостаткам другого лица.
Думаю, что именно в раздвоенности и нужно искать ответ на вопрос о природе меланхолического состояния. Фрейд объяснял состояние меланхолика тем, что «он утратил объект, которым является его собственное «Я». Возможно, это так, а, возможно, что совсем не так. Окончательно согласиться с Фрейдом мешает новое (периодическое) появление «Я», и тогда человек становится обычным, не таким навязчиво компульсивно-самокритичным.
Такое поведение Эго-структур меланхолика напоминают детскую игру в прятки, во время которой, ищущий и прячущийся начинают испытывать определенную, характерную для каждой игровой роли, тревогу, и в тот момент, когда прячущийся вдруг обнаруживается, в нем взрывается куча эмоций, среди которых найдутся те, которые характерны для меланхолии: в его объяснениях можно увидеть самообвинения в том, что была выбрана неправильная тактика сокрытия и он может долго и нудно, можно даже сказать, навязчиво, объяснять искавшему, что тот никогда бы его не нашел, если бы он спрятался в другом месте.
В утверждениях Фрейда я вижу, что он тоже обнаружил среди прочих механизмов меланхолии, механизм, свидетельствующий о раздвоении «Я». Он писал: «Мы видим, что у него одна часть «Я» противопоставляет себя другой, критически оценивает ее и как бы принимает в качестве объекта», а от себя добавим, что она делает ее как бы посторонним объектом, на который смотрит как бы со стороны. Замечу сразу, что эта двойственность и есть пример выражения Эго-структурных (субъектных) отношений.
Но я вижу в рассуждениях Фрейда ошибку. Он исходил из того, что именно критическая инстанция отделяется от «Я» (как я считаю, от всего конгломерата Эго), я же считаю, что отделяется, точнее было бы сказать, выталкивается из Эго-сообщества, критикуемая часть «Я» (Эго-структура). Свой взгляд я объясняю тем, что все то, что вытесняется, вытесняется не в сознательную, а в бессознательную часть психики. Поэтому только у критикующей Эго-структуры сохраняется доступ к сознанию, на что и указывает поведение меланхолика.
Что, к примеру, может предоставить сознанию исключенная Эго-структура? Ничего! Но не потому, что ей нечего предъявить сознанию, а потому, что вместе с ней исключаются и объект, с которым она идентифицировалась, и ее влечения, и ее «портрет»: вытесняется вся та вертикаль устройства Эго-структуры, из которой она состоит.
Вспомним сказку «Гуси-лебеди»[4], в которой речь идет как раз от имени таких брошенных (исключенных) «Эго-структур» (печь и яблоня), каждая из которых, имея стремление к удовлетворению собственных влечений (выращивать яблоки и печь пироги), потеряла внешний объект, для которого ранее она все это она делала. Каждая из этих сказочных фигур когда-то была частью целого: печь – дома, яблоня – сада и все это речкой связывалось в один узел, приспособленный для житья; а теперь, лишенные востребованности в себе, стали «усыхать», превращаясь обратно в Ид-фигуры, которые еще богаты никому не нужными воспоминаниями о своих возможностях.
Ранее все это: дом, сад называлось хозяйством, являвшимся одновременно и автономным, и зависимым от других хозяйств. Они образовывали починки, которые, разрастаясь, превращались в более крупные поселения – села, рядом с которыми появлялись новые починки. Села превращались в деревни, рядом с которыми появлялись новые села с новыми починками. Деревни превращались в города, рядом с которыми появлялись новые деревни со всем своим составляющим; города в губернии, из которых складывалось государство. И каждое домовладение (починок) состояло из семьи, в котором был хозяин и хозяйка, их ближайшие родственники и дети.
Все это я привел в качестве примера только для того, чтобы напомнить читателю, насколько сложно устроен наш психический аппарат и насколько просто все это увидеть, оглянувшись и приглядевшись к тому, что нас окружает.
Как, к примеру, найти то брошенное домохозяйство, остатком которого являются сказочные герои (печь и яблоня)? А ведь именно от этого обломка когда-то единого целого, идут эти меланхолические стенания и жалобы на свою брошенность и свое одиночество. И кем в этой сказке являются Маша, Ваня и их родители, оставившие детей одних дома, пока сами ездили в город на базар?
Предлагаю присмотреться к этой сказке.
Сказка закончилась тем, что прибежали дети домой, умылись, причесались, сели на лавочку, стали ждать родителей. Это вид, что называется, изнутри. Теперь взгляд со стороны родителей: они зашли в дом и увидели, что дети умытые, причесанные, сидят на лавочке, поджав ножки, родителей дожидаются. Такое поведение детей встречается довольно часто. Они не в силах передать словами то, что только что пережили, а поэтому предпочитают вообще об этом не говорить. Единственное, что может выдать детей в их переживаниях, так это тихое и «правильное» поведение. Но мы-то знаем, что было с детьми и, что они пережили, пока родители отсутствовали. Представьте себе ситуацию, что вы родитель, возвращаетесь домой (в городскую квартиру), а ребенок рассказывает вам эту историю про гусей-лебедей, умеющих говорить неодушевленных объектах; про Бабу-Ягу и ее золотые яблочки. Конечно вы тут же переживете состояние диссоциации: с одной стороны, вы, еще помня свое детство, где-то задним мозгом поймете ребенка, а с другой, – переживете ужас за его психическое состояние. Кто из родителей не пожелает быть в этот момент во сне, даже, если он и не знает, что сон родственник психотическому состоянию? А игра, разве она не родственное этим двум состояниям? Все, что приключилось с детьми можно назвать той игровой ситуацией, в которую дети довольно часто окунаются, пока нет родителей. Но я о другом: о том, что эта же игровая ситуация является и психотической. Она демонстрирует нам, как Маша пережила эпизод психического расстройства; она посетила свое собственное Ид-пространство, увидела прошлое своего рода и пообщалась Ид-фигурами (печь, речка, яблоня) и с энергоэксикозными родовыми портретами (Баба-Яга, возможно, и Ваня).
Конечно, если бы родители ушли навсегда, все эти переживания Маши, вероятнее всего, продолжались бы до сих пор и демонстрировали нам тот же самый механизм образования печали, который встречается при потере любимого внешнего объекта, и который описал Фрейд. Но я хочу сделать еще одно замечание: думаю, что так или примерно так выглядят внутренние переживания ребенка, преждевременно сепарированного от родителей [5].
Но точно такой же механизм мы видим и в формировании клинической картины при меланхолии.
Попытаюсь прояснить его.
Маша находится в том возрасте, когда временное исчезновение родителей вызывает внутреннюю тревогу. Этот период характеризуется формированием (созреванием) внутренних Эго-структур и постепенным ослаблением связей с внешними Эго-структурами, какими являются Эго каждого из родителей. Собственно, эта хроническая травма сепарации, одновременно и является механизмом приучения внутренних Эго-структур переживать временную потерю внешнего объекта. Из чего следует, что каждое исчезновение внешних Эго-структур (если оно сопровождается признаками тревоги), откидывает ребенка в прошлое, он регрессирует. Эта регрессия оживляет последнюю точку фиксации психического аппарата, а сказка позволяет нам заглянуть внутрь того периода, который совпадает очередным пубертатным кризом развития ребенка [6]. В нем мы видим, что при меланхолии и внутренние объекты исчезают так же, как исчезают внешние при скорби. В данном случае внутренними объектами являются те самые Ид-фигуры (печь, яблоня, молочная речка, кисельные берега, поля, дремучий лес, домик на курьих ножках, гуси-лебеди, золотые яблоки и т.д.), а «портретами» Баба-Яга, «Ваня» [7] (в реальном психическом аппарате их множество: все фигуры, которые когда-то были значимыми в роду личностями и родители в детском возрасте, и в возрасте зачатия и вынашивания Маши: того периода, когда они еще могли попасть в Машины загрузки).
Хотелось бы обратить внимание читателя на тот момент, что я пытался проследить за психическим феноменом потери объекта, как бы снаружи с уходом внутрь психического аппарата, а на самом деле речь идет о том, что процессы потери внутреннего объекта с точностью повторяются в поведении человека, в частности, при меланхолии.
Уточню еще раз. Думаю, что при меланхолии, как и при скорби происходит потеря объекта (как и предполагал Фрейд): только при печали теряется внешний объект, каким является одна из Эго-структур (у Фрейда – «Я»), а при меланхолии – внутренний. А кто, конкретно, теряется – «портрет» для влечения или влечение для «портрета», сказать затрудняюсь. Понятно только одно: между ними рвется связь, а они хоть и становятся чужими друг для друга, но, как и у влюбленных когда-то людей, в каждом из них еще живо воспоминание друг о друге. Это и есть момент раздвоения личности, что говорит о том, что раскол личности происходит по всей вертикали «Я»: у одной Эго-структуры остается комплекс влечение – Ид-портрет, и у другой остается точно такой же набор. А поскольку сейчас я рассуждаю о потери объекта, то этим потерянным объектом является отколовшаяся часть «Я», одна из Эго-структур. Теперь понятно, почему К. Ландауер, если верить Фрейду, вышел на шизофрению. Теперь мы увидим ту картину формирования меланхолии, которую увидел Фрейд. Вот, что он писал относительно этого момента: «Выбор объекта, привязка либидо к определенной личности осуществлялись; под влиянием реальной обиды или разочарования в возлюбленном, отношение к объекту терпит крах. Итогом был не нормальный отрыв либидо от этого объекта и его перенос на новый объект, а иной, требующий, видимо, больших усилий для своего осуществления. Занятие объекта оказалось неспособным к сопротивлению, оно прекратилось, но свободное либидо не было перенесено на другой объект, а отступило в «Я». Но там оно не нашло никакого применения, а способствовало отождествлению «Я» с покинутым объектом. <…> Таким образом, утрата объекта превратилась в утрату «Я», а конфликт между «Я» и любимым человеком – в раздор между критической способностью «Я» и «Я» изменившимся в результате отождествления» [8].
Неожиданно для своего понимания глубинной природы нарциссизма я нашел поддержку и у Фрейда, и у Ранка, хотя они имели в виду нечто иное [9]. По моему предположению природа нарциссизма заключается в том, что влечение (напомню, что это психическая энергия) наполняет собой «Ид-портрет» и в этот же самый момент внутри нашего «Я» появляется некий объект – личность из загрузок, которая все больше и больше впитывает в себя эту энергию и увеличивается в объеме: она становится «великой», как когда-то великим в своем единстве с матерью был плод. Конечно, это уже не тот энергоэксикозный «портрет» – это новая часть «Я», которую я называю Эго-структурой. И именно эта Эго-структура и является той основой, к которой присоединяются остальные Эго-структуры, впитавшие в себя другие свойства того же самого «портрета».
В таком случае, вывод напрашивается сам собой: нарциссическая личность – есть зеркальное отображение другой нарциссической личности, жившей в другое время, бывшей значимой фигурой для матери (или ее загрузкой), и по этой причине, попавшей в психический аппарат плода (будущей нарциссической личности) в форме загрузки.
Этот механизм формирования нарциссизма (загрузки – «портрет» – Эго-структура), скорее всего, является универсальным. Из чего вытекает, что демоны, которые обитали в психическом аппарате матери, в форме загрузок попадают в психический аппарат плода, а потом «размокают» и становятся полноценными фигурами, формирующими форму поведения человека, которого мы называем душевнобольным. Так проявляется механизм психического наследования, о котором писал Фрейд в своей работе «Я и Оно».
Ранее я утверждал, что «портреты», поступившие в наш психический аппарат в форме загрузок, оживают после присоединения к ним психической энергии в форме влечения и становятся некой Эго-структурой (частью «Я»), которая по нарциссическому порядку (принципу) ищет себе объекты во внешнем мире и идентифицируется с ними. И у меня есть подозрения, что именно для облегчения идентификаций с внешними объектами в наследство от матери были загружены «портреты», которые выполняют роль неких «родовых направляющих» к внешнему объекту и светлому будущему – ведь прошлым жив не будешь. Тогда возникает вопрос, который требует изучения – я о внутренних демонах. Они появились в нашем психическом аппарате из загрузок – это понятно; они также оживляются при присоединении к ним психической энергии – и это понятно; но где они находят тот внешний объект, с которым этой части «Я» нужно идентифицироваться? … Или этот мир сущностей не для всех является невидимым?! Тогда, что скидывает «пелену» с глаз у душевно больных людей и делает их более «зрячими»? И почему для того, чтобы увидеть своего демона, нужно лишиться рассудка?
У меня есть свой ответ на этот вопрос. Так же как пламя всегда идет вверх, также и психическая энергия всегда идет наружу психического аппарата, формируя своим наполнением из попадающих ей на пути «портретов», новые Эго-структуры. Этими демонами являются те Эго-структуры, которые заблудились в Эго-пространстве (или не захотели его покидать), и по этой причине так и не нашли себе внешний объект, с которым должны были идентифицироваться, а поэтому идентифицировались с «портретом». Говоря словами Фрейда: «Мы видим, что у него одна часть «Я» противопоставляет себя другой, критически оценивает ее и как бы принимает в качестве объекта» [10].
Повторю свое предположение, которое заключается в следующем: При меланхолии теряется путь к внешнему объекту, с которым должна была состояться идентификация. Это она, запертая в Эго-пространстве Эго-структура, формирует симптомы меланхолии.
Таким образом, в природных механизмах меланхолии существует некая закладка, суть которой заключается в том, что (если следовать логике Фрейда) «с одной стороны должна существовать сильная фиксация на объекте любви, но с другой, в противоречии с этим, малая степень концентрации энергии на объекте». Этот эстафетный путь Маши из реальности в ирреальность, проходя который она должна была «затопить печь» и «стряхнуть яблоки», т.е. выполнить некую работу для Эго-фигур; «стащить» у «портрета» «Ваньку» (нужно понимать, часть самой себя), оставив золотые яблочки; броситься в обратный путь и воспользовавшись помощью тех же самых Эго-фигур прийти к прежнему состоянию – стать умытой, причесанной и послушной – стать «умной Машей», одним словом. И если эта программа не выполняется; остается интерес к «золотым яблочкам», за которыми скрывается нарциссический интерес к «портретам», и которые после исчезновения нарциссической эйфории превращаются в гусей-лебедей, а поэтому начинают преследовать; все это не только дробит Эго-структурный аппарат на свои составляющие части, но и указывает некую тайную тропинку, по которой эти самые Эго-структуры тайком среди бела дня будут посещать чудесный мир бреда и галлюцинаций.
[1] Фрейд Зигмунд Скорбь и меланхолия / Сборник Художник и фантазирование: Пер. с нем. / Под ред. Р.Ф. Додельцева, К.М. Долгова. – М.: Республика, 1995. – 400 с.: ил. – (Прошлое и настоящее).
[2] Все это указывает на то, что идентификация не одномоментный, а постоянно повторяющийся процесс. Что напоминает рефлекторную петлю П.К. Анохина: в его понимании происходит не только, открытая И.П. Павловым рефлекторная реакция на стимул, но и идет проверка того, состоялся ли рефлекторный ответ и был ли он качественным.
[3] Фрейд Зигмунд Скорбь и меланхолия / Сборник Художник и фантазирование: Пер. с нем. / Под ред. Р.Ф. Додельцева, К.М. Долгова. – М.: Республика, 1995. – 400 с.: ил. – (Прошлое и настоящее).
[4] Русские народные сказки. – М.: Институт инноваций в образовании им. Л.В. Занкова: Издательство Оникс, 2008. – 160 с.: ил. – (Библиотека младшего школьника).
[5] Поэтому в связку феноменов, которую определил Фрейд (скорбь (печаль) – меланхолия) я бы добавил еще и преждевременную сепарацию детей, поскольку она демонстрирует нам все те же самые симптомы.
[6] В данном случае этот криз пришелся на период формирования эдиповых отношений, когда переживание травмы расставания перемещается глубоко внутрь.
[7] Ваня – умерший в предыдущем поколении ребенок. Он находится в Царстве Теней, с прожившими свою жизнь поколениями (Баба-Яга), а поэтому играет золотыми яблоками.
[8] Фрейд Зигмунд Скорбь и меланхолия / Сборник Художник и фантазирование: Пер. с нем. / Под ред. Р.Ф. Додельцева, К.М. Долгова. – М.: Республика, 1995. – 400 с.: ил. – (Прошлое и настоящее).
[9] Фрейд Зигмунд Скорбь и меланхолия / Сборник Художник и фантазирование: Пер. с нем. / Под ред. Р.Ф. Додельцева, К.М. Долгова. – М.: Республика, 1995. – 400 с.: ил. – (Прошлое и настоящее).
[10] Фрейд Зигмунд Скорбь и меланхолия / Сборник Художник и фантазирование: Пер. с нем. / Под ред. Р.Ф. Додельцева, К.М. Долгова. – М.: Республика, 1995. – 400 с.: ил. – (Прошлое и настоящее).
