Анализ влияния отсутствующей объектной привязанности между матерью и ребенком на формирование детской психики на примере отношений киногероев (матери и сына) в фильме Линн Рэмси «Что-то не так с Кевином»
Фильм «Что-то не так с Кевином» от шотландского кинорежиссера Линн Рэмси, вышедший на экраны в 2011 году, наверное, на каждого зрителя произведет очень сильное впечатление. История Евы и ее сына Кевина вряд ли оставит кого-то равнодушным. Для специалистов – психологов фильм дает интересные возможности для анализа. Его можно смотреть как исключительно трагическую историю, примеры которой мы, к сожалению, то и дело, встречаем в новостных хрониках. А можно посмотреть на него глубже, пытаясь увидеть причины разворачивающихся в фильме событий, которые лишь являются отражением слишком часто встречающейся действительности. Интересно, что в этом фильме увидит каждый конкретный зритель?..
Сюжет фильма разворачивается в жизни Евы – молодой женщины, для которой неожиданная беременность предстала окончанием привычной жизни – беззаботной, увлекательной, полной веселья, путешествий. Беременность безвозвратно делит ее жизнь на две половины: жизнь для себя и жизнь, в которой она не знает, как себя вести, жизнь, в которой для нее нет места радости. С развитием ребенка в ее утробе развивается ее депрессия.
Ничего не меняется в отношении Евы к ребенку и после рождения сына Кевина. Мальчик растет беспокойным: много плачет, долго не начинает говорить, с большим трудом приучается к туалету. Все это вызывает огромное раздражение у матери. При этом, Ева полностью посвящает себя мальчику – она учит его говорить, консультируется с врачами по вопросам его речевого развития. Единственное, чего она не может дать сыну – свою любовь. Она к нему лишь привыкла. Она всю себя посвящает сыну, скорее, из чувства долга, а не на основе чувств любви и привязанности.
Такое же отсутствие видимых теплых чувств мы наблюдаем у Кевина по отношению к матери. Кажется, что смыслом его жизни стала демонстрация матери своей злости. При этом, с отцом у него развиваются достаточно теплые отношения. Отец понимает, что больше всего нужно ребенку: «Его нужно просто покачать». Сыну необходима была тесная связь с матерью – телесная и эмоциональная.
Ева вполне отчетливо обвиняет ребенка в том, что в ее жизни теперь нет радости: она говорит ему: «Когда Кевина не было, мама была счастлива». Вполне открытое выражение ненависти и вменение вины ребенку. В связи с этим, не удивительно, что Кевин так же вполне открыто демонстрирует свои отчуждение и злость. Когда у Евы с мужем рождается второй ребенок – дочка, Кевин выплескивает свою агрессию и на нее. А зритель может наблюдать некоторую трансформацию материнских чувств у главной героини. Отчасти осознав свои ошибки в воспитании Кевина, мать способна дать дочке нежные материнские чувства и заботу. Это, конечно, способствует более активной демонстрации своей агрессии у Кевина, несмотря на попытки матери сблизиться с сыном.
Отец дарит сыну лук со стрелами, и Кевин с радостью увлекается игрой в Робин Гуда. Постепенно у него созревает план, как он может выразить всю свою агрессию – он устраивает стрельбу из своего лука по живым мишеням в своей школе. Более того, его стрелы метко поражают отца и сестру…
С этого момента для Евы начинается долгий и мучительный процесс осознания своей ответственности и вины. Она осознала свои ошибки лишь тогда, когда жизнь преподнесла ей непоправимый и очень горький урок. В своем городке она становится мишенью сильных чувств утраты, вины со стороны близких и родственников детей, погибших от рук Кевина. Ее дом и машина регулярно обливаются красной краской. Медленно оттирая краску со стен своего дома, как символическую кровь со своих рук, она вспоминает и осознает все непоправимые эпизоды и чувства в своих отношениях с сыном.
Размышляя об этом фильме аналитически, можно выделить несколько тематических линий:
1. Руководствуясь теорией развития личности Зигмунда Фрейда, можно говорить о фиксации развития личности Кевина на анальной стадии развития. Тема каловых выделений активно прослеживается в фильме. Мы можем видеть, какую радость доставляет мальчику реализация своих выделительных функций, какое раздражение, при этом, возникает у матери; и с каким удовольствием Кевин использует свою выделительную функцию как средство влияния на мать. Мать чувствует раздражение и злость, и когда она позволяет своим истинным чувствам проявиться вовне (она сильно отталкивает мальчика, и у него ломается рука), следом проявляется другое сильное чувство – вина.
Впоследствии эта фиксация у Кевина выражается в невозможности контролировать свои мысли и чувства. Экспрессия чувства злости вовне – следствие невозможности выдерживать это чувство внутри. Мне представляется это естественным в связи с тем, что такие сильные негативные чувства сына в свое время не контейнировались матерью.
Здесь, правда, возникает вопрос: почему развитие личности фиксируется именно на анальной стадии? Ведь, мальчик, казалось бы, не получил должного удовлетворения и на оральной стадии развития. Остается предполагать, что, являясь значимой фигурой для маленького ребенка, отец был способен дать ребенку то чувство привязанности и любви, которое необходимо было для дальнейшего развития личности Кевина. Выражаясь образами Мелани Кляйн, можно допустить, что отец являлся для сына проекцией хорошей груди, а мать полностью констеллировала в себе образ плохой груди.
2. Можно было бы развивать рассуждения на тему сиблинговых отношений. Даже еще не родившись, сестра Сили вызывает у Кевина чувство злости (эпизод, когда он ломает карандаши во время разговора с матерью о появлении братика или сестрички: «А если мне не понравится?», спрашивает Кевин. «Привыкнешь» – отвечает ему мать. «Но это не означает, что мне потом понравится, ведь ты ко мне привыкла…», отвечает Кевин, вкладывая в это то, что матери так и не удалось полюбить сына).
Мы можем наблюдать, как после рождения младшей сестры Кевин испытывает и отыгрывает вовне свою агрессию. Он видит нежность во взгляде Евы на дочку и испытывает, скорее всего, гамму сложных чувств: ревность, зависть, злость и ненависть. Конечно, маленькому ребенку невозможно самостоятельно пережить и вынести эти чувства. И он вынужден их отыгрывать.
Сиблинговая тема в этом фильме навряд ли является ведущей: она является проявлением развития вторичной ненависти – ненависти к тем, кто рядом с матерью. Сиблинговую тему здесь, скорее, следует рассматривать, как усугубление основного конфликта – отношений с холодной матерью. И именно эта тема – комплекс «мертвой» матери – будет развиваться в последующей части статьи.
Ева испытывает отчуждение к ребенку с самого момента осознания того, что в ней зарождается новая жизнь. Эмоциональной связи с ребенком нет во время беременности. Возникает ощущение, что Ева носит в своей матке чужеродное тело. Эмоциональная связь не появляется даже тогда, когда ребенок появляется на свет. Ева не хочет этого ребенка – даже тело ее бессознательно сопротивляется во время родов. Рождение ребенка не пробуждает в ней материнских чувств.
Мы можем только фантазировать, каковы причины этого, но в фильме есть момент, который дает нам основание предполагать, что у Евы самой не было тесного контакта с матерью, поскольку в моменты наиболее тяжелых переживаний Ева остается наедине со своими невыносимыми чувствами вины и ответственности (во время телефонного разговора с матерью, она ничего не говорит о своем истинном состоянии). Кстати, возможно предположить, что именно в связи с личным комплексом брошенности, Ева смогла испытать по отношению к своей дочери намного более глубокие чувства – идентифицируясь с ней и давая ей то, в чем так нуждалась сама когда-то…
У Кевина с матерью не выстраиваются полноценные объектные отношения. Физически мать присутствует как объект, но эмоционально она отсутствует – психически ее нет рядом. Мать осознает лишь свою ответственность удовлетворять физические потребности ребенка и следить за нормами развития. И это ощущение брошенности и покинутости ребенком невозможно осознать – потери фактически нет, а значит, эту потерю невозможно отгоревать. И ребенок растет с ощущением огромной пустоты внутри, в атмосфере материнской немоты. Речь – это пространство понимания между объектами. Возможно, именно этим объясняется то, что Кевин так поздно начинает говорить, и в его лексиконе не появляется первым слово «мама».
Кевин оказывается в состоянии депрессии, которая не осознается. Он улыбается, с радостью занимается своим увлечением, но на самом деле, находится в состоянии перманентной депрессии.
Мать «вывалилась» из отношений с ребенком. Ребенок этого не понимает. Вот, вроде, она физически присутствует, но эмоционально он ее не ощущает. Он не понимает, что случилось. У него нарушаются причинно-следственные связи. Возникает ощущение безнадежности и бессмысленности происходящего, и попытка найти смысл. Он ничего плохого не сделал, а мама его не любит, раздражена и злится на него. Значит, он – «плохой», он виноват. Бессознательное развитие этой темы у Кевина мы можем наблюдать по его словам: «Смысл – в отсутствии смысла».
Мальчику важно обладать матерью (попытки через эпизоды каловых выделений), но мать недоступна. Ребенку тяжело справляться с такой ситуацией, и психика защищается посредством стирания значимости фигуры матери. Чтобы не переживать горя, объект «стирается».
Одновременно мы видим другое защитное средство психики избавиться от неизбежного чувства злости – его невозможно выразить на мать, раз такого объекта не «существует». Тогда мы видим выражение вторичной ненависти на объекты (о чем уже было сказано в первой части статьи) – на сестру, а в последствии и на отца.
Для Кевина незнакомо понятие любви: он не знает, что это такое, и не может любить сам. И это очень болезненная рана, которая начинает «кровоточить» при малейшем упоминании о любви. В фильме мы видим несколько попыток матери приблизиться к сыну и сказать ему о своей любви. Но эти слова о любви попадают на край раны и у него возникают бессознательные переживания о возможной потере любви несмотря на то, что горе потери для мальчика невозможно осознать и прожить (так как физической потери нет).
Интересно символическое сравнение Кевина в фильме с Робин Гудом. Отец подарил ему лук и стрелы и шапочку с надписью «Робин Гуд». Кевин сам для себя становится Робин Гудом, защищающим от невыносимых переживаний и позволяющим выражать свой гнев вовне.
Чувство вины, эпизодически испытываемое Евой во время взросления Кевина, было несоизмеримо с теми страданиями, которые испытывал ее сын. Когда же Кевин реализовал свой кровавый план, у Евы появилась возможность столкнуться со своим чувством вины – сначала опосредованно (через обвинения и презрение общества), а затем обращаясь к своим воспоминаниям – и осознать всю силу своей ответственности.
Она приезжает к Кевину в тюрьму, но не может с ним ни заговорить, ни встретиться взглядами. Но для каждого из них эти встречи важны. Похоже на то, что лишь через два года этих встреч, на последней встрече, показанной в фильме, между ними, наконец, возникло что-то внутреннее, зачаток эмоционального контакта. Не из чувства вины, не из чувства долга Ева говорит Кевину: «У тебя несчастный вид». Возможно, впервые она поинтересовалась тем, что происходит во внутреннем мире Кевина. И впервые она не предъявляет ему претензии и ожидания, а искренне интересуется мотивом: «Почему?». Возникает ощущение, что на этой встрече им впервые не хватило времени, чтобы поговорить о чем-то еще. И первое искреннее объятие…
Фильм несет очень тяжелые переживания. Очень ярко демонстрирует важность тесной привязанности и эмоционального контакта матери и ребенка в самом раннем периоде. Но каким бы печальным ни был сюжет фильма, его окончание позволяет нам надеяться на то, что «мертвенность» матери – переживаемое состояние. И через осознание и проживание своей вины матерью может быть осознана и оплакана Кевином потеря матери в самом раннем возрасте. А через это отгоревание станет возможной здоровая адаптация психики к жизни.
Фильм дает зрителю большие возможности для осознания и проживания – в зависимости от того, с кем может идентифицировать себя зритель. Пытаясь воссоздать образ мыслей «своего» героя, его видение ситуации и чувства, возможно прожить что-то значимое в собственной жизненной истории.
Идентифицирует ли он себя с отцом и осознает ли свою пассивную роль в развитии отношений между матерью и сыном? Невозможно было не заметить, как сильно страдает мальчик от отсутствия любви и заботы от матери. Очевидно также, как сильно страдает его жена, оказавшись один на один со своей неспособностью полюбить и принять своего сына. Не был ли он слишком пассивен в этих отношениях? Такая идентификация позволяет переосмыслить свою роль отца и мужа.
Или же зритель, будучи сам младшим сиблингом и страдая от ревности, зависти и проявлений агрессии старшего брата или сестры, во время просмотра фильма сможет прожить, возможно, неосознаваемые ранее и подавляемые переживания и испытать катарсис.
Пожалуй, наиболее сильные чувства может вызвать идентификация зрителя с Евой или Кевином. Как непосредственные участники взаимоотношений матери и ребенка, эти герои позволяют увидеть трагические последствия отсутствия эмоциональной объектной привязанности между сыном и матерью. Насколько большое значение имеют для пробуждения материнских чувств собственные детско-родительские отношения матери. Насколько важно создание особой психической связи между матерью и ребенком для гармоничного развития ребенка. В противном случае, у ребенка образуется внутри пустота, «дыра», на место которой приходит депрессия. И от этой депрессии ребенок не может самостоятельно защитить ни себя, ни окружающих, пусть даже в символическом образе Робин гуда.
В фильме последствия представлены в сгущенном виде, как квинтэссенция комплекса холодной, «мертвой» матери. Но для психики ребенка любое нарушение эмоциональной связи носит разрушающий характер, прочувствовать который нам, зрителям, легче и нагляднее в таком сгущенном виде.
Автор: Алёна Васильева
Психоаналитик
Ресурсы: Почта