Как мы не пытались, найти текст “Мемуаров нервнобольного”[1] на русском языке, сделать нам это не удалось[2]. Между тем, важность информации, которая содержится в самих “Мемуарах” и работах, имеющих непосредственное к ним отношение, интерес, который этот случай предполагает, а также рекомендации Фрейда, заставили нас самих их перевести, изучить и проанализировать.
В своей работе мы использовали не только результаты исследования жизни и болезни Шребера, сделанные другими авторами, но и как реставраторы, для лучшего понимания всей картины заболевания, были вынуждены облечь в краски “белые пятна” данного случая. Смеем надеяться, что наши интерпретации никак не искажают смысла Мемуаров. Конечно, в том числе и посредством наших интерпретаций, не все утерянные фрагменты были “восстановлены”, “белые пятна” все же остались, но надеемся, что другие исследователи дополнят их по мере сил и возможностей.
При знакомстве со случаем Шребера обратило на себя внимание то, что анализ, выявленной у него психической симптоматики, не имеют, “ни начала, ни конца”. В частности, не выявлены глубинные причины возникновения бреда, ни цель, ни функциональность его возникновения, в плане самоизлечения. К ним, в первую очередь, относятся симптомы, связанные с гендерными изменениями и остро возникшая для Шребера “необходимость” “спасения мира”.
Дойдя в своих исследованиях до сексуальных инверсий и религиозных “реформ” Шребера, психоаналитики, по какой-то причине, остановились и решили дальше не заглядывать в природу его заболевания. Этот “уход” оставил случай Шребера описанным, но не исследованным, а психоаналитиков лишил интересной работы, за которую они могли бы получить соответствующую порцию профессионального удовлетворения.
Заглянув за “занавеску на печке”, мы обнаружили не только мир красок и звуков, описанных Шребером, не только его личную историю, но и историю всего человечества, которая по написанному природой регламенту, повторяется сегодня и будет повторяться вечно, пока человечество будет живородящим.
Усматривая в симптомах Шребера обратный ход движения психической энергии и ее новый подъем, мы не склонны приписывать их исключительно его личности и его заболеванию. Напротив, эти симптомы мы можем увидеть и у других пациентов. Вспомним, к примеру, случай Рене, описанный Маргерит Сешей в “Дневнике шизофренички”, в котором она увидела роль фетальной фазы развития заболевания или случай Билли Милигана, который в процессе своего психологического развития по каким-то причинам как будто забывал о том, что его личность (“Я”) уже создана (либо терял ее), а по этой причине заново начинал создание своего “Я”; разделив тем самым свое “Я” на множество тождественных ему структур. Но не только у пациентов. Эти симптомы мы можем увидеть и у людей, никогда не являвшихся пациентами психиатрических клиник. Это, в-первую, очередь люди искусства, превращающие фетальные картинки в произведения искусства.
Не пытаясь поставить под сомнение правильность ранее сделанных интерпретаций, психического заболевания Шребера, поскольку это в контексте нашего изложения не имеет принципиального значения, обратим внимание читателя на свое видение причин его развития и укажем, что весь бредовый компонент, выявленный у доктора Шребера, является не причиной, а следствием еще более древних, чем указано в литературе, психологических травм. Травм, причиненных его “Я” еще до рождения, во время его внутриутробного (эмбрионального, фетального, перинатального) существования и закрепленных в детстве и юности.
“За “телесными явлениями” должна открыться телесная динамика, в феноменах телесной симптоматики нужно расшифровать смысл симптома”, учил Фрейд. А как расшифровать симптоматику бреда (найти его смысловую структуру), первоисток которой, по нашему мнению, и наблюдениям Лоренцера А. лежит в материнском теле?
Случай Шребера тем и интересен, что довольно ярко демонстрирует нам смысловую структуру бреда. Он показал, что “жизнь” существует “до жизни”, а регрессия может уходить дальше, чем за младенческий – в возраст фетального развития.
В исследовании событий прежней (фетальной) жизни Шребера, мы и должны найти причины, по которым воспоминания становятся бредом. Почему, в частности, у Шребера, человека, безусловно далекого от сексуальных экспериментов, вдруг не только “оживился” гомоэротический[3] комплекс, но он пошел еще дальше и “стал превращаться” в женщину, объясняя это условием своего выздоровления и спасения мира?
Отвечая на эти вопросы, нам пришлось исследовать случай Шребера и с клинической, и с психологической сторон. А ответ на вопрос, почему все эти метаморфозы должны были случиться именно со Шребером, можно найти в исследованиях У. Нидерланда.
Любая болезнь имеет свой алгоритм (логику, философию, если хотите) развития, который можно проследить поэтапно. Первый характеризуется тем, что болезнь приходит в форме различных симптомов, которые очень быстро и надолго исчезают. Потом болезнь приходит на более длительное время, а уходит на более короткое. Следующий этап характеризуется тем, что болезнь остается на более длительное время, а уходит на более короткое. И в конце концов болезнь остаётся, оставляя небольшие промежутки просветления – ремиссий.
Случай Шребера придерживается той же логики и с ним легче будет разобраться, если мы условно разделим его болезнь на несколько этапов, характеризуемых определенными симптомами, которые однажды возникнув, временно исчезали, а вернувшись с новыми, дополняли клиническую картину каждого ранее пройденного этапа.
Поскольку дальше мы будем касаться тем регрессий и фиксаций, поразмышляем о том как мы видим их функции. Это поможет нам разобраться с генезом симптомов заболевания.
Общепринято считать, что фиксация является патологическим процессом, который определяет развитие симптомов. Но фиксация играет и положительную, так необходимую в плане социальных достижений для нас роль. Она является еще и условием формирования наших социально приемлемых трансформаций и сублимаций, является необходимой для предотвращения самых глубоких регрессий.
Для разъяснения роли фиксаций и регрессий в ключе нашего сообщения, мы приведем свой пример их взаимосвязи. Представим себе альпиниста, поднимающегося по отвесной стене. Он может подниматься сколь угодно высоко и в этом мужестве есть смысл, но только при одном условии, если он фиксирует свою страховочную веревку через определенное расстояние. В случае соскальзывания он не сможет сорваться ниже последней точки фиксации, если, конечно, эта фиксация была проведена качественно. Бывают случаи, когда последняя фиксация по какой-то причине обрывается, не выдерживает и тогда альпинист летит вниз до следующей качественной фиксации. Это спасает ему жизнь. И чем больше качественных фиксаций он сделает, тем больше шансов у него выжить. Кроме того, в месте фиксации альпинист может обустроить временную базу, где оставляет ненужные ему предметы, а контексте нашего изложения – конвертированной в воспоминания энергии.
Указанные Фрейдом разновидности глубины регрессий и то, что при нарциссических неврозах, регрессия происходит по особому сценарию, и доходит до самой первой фиксации (раннее детство), дает нам возможность построить на этой базе свои последующие умозаключения относительно уровня, и места, где первичная фиксация происходит.
В процессе своего развития, наше либидо так же, или по тому же принципу фиксируется, используя для этого и пространство, и объекты, и время. Мы фиксируемся, т.е. оставляем воспоминания и часть ненужного опыта жизни то на одной стадии своего развития, то на другой. И точно так же, под влиянием жизненных обстоятельств, мы регрессируем к предыдущей точке фиксации (чем оживляем, находящиеся там воспоминания), пока наше либидо не найдет в плане своего удовлетворения наиболее устойчивое для себя положение. И если в этой точке фиксации мы обнаружим достаточное количество, конвертированной в опыт и воспоминания энергии, нам легче совершить новое восхождение.
Здесь нам нужно сделать предположение о том, что первая точка фиксации нашего либидо находится не в глубоком детстве, как принято считать, а в периоде фетального развития и связана с детским местом (местом внутриутробного пребывания). Возврат к этой точке фиксации, минуя последующие, мы должны назвать фиксационным провалом или обрывом фиксации, аналогично тем обрывам, которые переживает и альпинист. Упоминания Фрейда о том, что при паранойе либидо сразу возвращается в “Я”, а не регрессирует до более высокого уровня, подтверждает существование фиксационного обрыва и находит свое подтверждение на примере случая Шребера. Нам нужно только показать, почему именно у Шребера либидо предпочло “провалиться”, а не “уцепиться” за какой-либо объект на более высокой стадии своего развития – предыдущую фиксацию. О том, что ждало либидо Шребера в точке первой фиксации, даже фантазировать не приходится. Он все описал в Мемуарах. Другое дело, что, имея картину внутриутробной жизни, которую нам оставил Шребер, мы не имеем никакого представления о другой, идеальной, как бы нам хотелось ее видеть, фетальной картине. А что видит, слышит и чувствует плод?
Ответить на этот вопрос без определенной доли фантазий и размышлений о внутриутробном мире и возможных переживаниях плода невозможно, поэтому включив свое воображение, нам необходимо «заглянуть за занавеску».
Любой плод располагается в специально отведенном для него детском месте, полным теплых околоплодных вод. Находясь в матке он многого лишен, но и не нуждается во многом. Не нуждается в еде и просто не имеет представления, что это такое чувство голода и переедания; не нуждается в дыхании и не представляет, что такое нехватка воздуха и удушье и т.д., и т.п., его окружает приятный розовый свет и звуки. Временами розовый свет исчезает, а звуки меняются, но это ничего не меняет, поскольку плод «знает», что они вернутся. Плод видит свои руки, ноги, гениталии и массивную пуповину, идущую от розового света, и входящую в его тело. Кожа его и органы чувств позволяют ему ощущать определенные дотрагивания “иного мира”; “радоваться” или “избегать” их. Поворачиваясь в своем “теремке”, “варежке”, он может делать “потусторонний мир “задним”, “передним”, “верхним” или “нижним” и т.д.
Мы рассмотрели вариант благоприятно протекающей беременности. Но с учетом того, что беременность в случае Шребера могла протекать не всегда гладко, что, как мы полагаем, Шребер старший имея собственные патопсихологические особенности характера, мог, доказывая свою мужскую потентность, вступать со своей беременной женой в супружеские отношения, равно как и применять, придуманные им для жены устройства “облегчающие» беременность”, все могло протекать в более мрачных красках.
Возможно, Шребер злоупотреблял своими супружескими обязанностями, возможно нет; возможно у матери Шребера беременность протекала тяжело и были угрозы прерывания беременности, возможно она любила спать на животе, или носила бандаж; возможно были другие факторы, влияющие на благополучность прохождения Шребером фазы фетального развития, это уже и не так важно. Нам достаточно и той информации, которая уже у нас имеется.
Незаметно для себя он рос и его детское место становилось для него все более и более тесным и с этим можно было бы смириться, если бы не периодическая тяжесть, наваливавшаяся на хрупкое тело. Она сжимала его тело, голову, лишала возможности свободно двигаться и поворачиваться. Заставляла “его мир” издавать нечленораздельные, мычащие звуки…
Временами, он хоть и мог влиять определенным образом на окружающую его реальность, но не все было в его силах. Ему не нравилась темнота, потому, что вместе с ней приходило нечто бесформенное и страшное. Он “понимал”, что над его миром проводились различного рода “ужасные манипуляции”. Это “состояние было мучительным, а поэтому желал себе вернуться в раннее, более безмятежное состояние. Он “научился” спасаться от этого “Нечто”, когда становился “недоступным”, затихал и сидел “совершенно тупо и неподвижно”, принимая на свое тело всю махину “потустороннего мира”, которую вообще не интересовали его ощущения. Сама собой пришла и закрепилась мысль, что это “Нечто” приходит за ним и понимал, что он является особым предметом внимания со стороны “божественного чуда”, что именно “его преследуют и пытается причинить ему вред”. Все это чудесным образом исчезало, когда появлялся этот розовый свет – «лучи», которые заново исцеляли разрушенное. Цикличность этих событий (то, что он неоднократно “разрушался” и “исцелялся”), дала ему понять, что “он вообще является бессмертным”. Но и встречаться с этим “Некто”, он не хотел, а поэтому по-своему пытался останавливать исчезновение розового света и “разговаривать” с ним. Но разговор не получался, поскольку это “невозможно (а если и возможно – то только с большим трудом) изложить на “человеческом” языке”. Его “слов” “божественное чудо” (лучи) не слышало и не понимало. Оно жило, появлялось и исчезало по своим законам и никак не могло стать его союзником, а по этой причине “потусторонний мир не удавалось завоевать (как Шреберу, так и всему остальному человечеству)”. Но “он слышал голоса и понимал, что они обращаются к нему на “основном языке”, а значит потусторонний мир с ним тоже хочет поговорить, а для этого он должен “очиститься” и выучить “основной язык”.
Эти процессы должны были поставить его перед фактом, что не все в его силах и не над всеми проявлениями жизни он властен, что есть силы, которые ему не подчиняются и не следят за его желаниями. И в этом феномене мы должны увидеть первую трещину в его фетальном величии.
Психический аппарат плода архаичен и инфантилен. Он все приписывает себе, а по этой причине не может отделить свой организм от организма матери. Он и есть тот мир, который он вокруг себя видит и ощущает. Голос матери – это его голос, шумы организма матери – это его шумы. Голос отца – это глас Господень. Все, кроме голоса отца, принадлежит ему. Он может изменением своего поведения, пусть и с оглядкой на «Голос», влиять на этот мир и понимает, что этот мир от него “зависит”. Смеем предположить, что и психический аппарат матери является соединенным с психическим аппаратом плода, что психические осознанные и неосознанные процессы не только выполняют определенную жизненную функцию в организме матери, но и копируются в психический аппарат плода, “уча его жизни”. А с позиций только что высказанных предположений, не исключено, что и ее душевные движения он приписывает себе.
Здесь сама собой напрашивается, необходимость введения нового термина, который бы объединял “Я” плода и тот мир, которым он является и которым он “управляет”. Мы могли бы определить его как “Инфантильное-Я”, но этот термин уже используется в связи с другими обстоятельствами, да и не отражает сути “всемогущества”, которое плод себе приписывает. Поэтому мы называем его “Мега-Я”, вкладывая в смысл этого термина первичный объект, на который направлено либидо – собственное “Я” + “Я” матери, “всемогущество” и “величие”, которое плод “имеет”. Введение для себя нового термина, дает нам возможность объединить в одно целое “всемогущество” плода, его “всесилие”, “величие” и заподозрить их родство с идеями всемогущества и величия, которые встречаются в более поздние годы.
Возвращаясь к случаю Шребера, отметим, что на этом этапе прежде, чем вернуться в “Мега-Я”, часть его либидо пыталась остаться до более высокой ступени, но поскольку не смогла обнаружить там качественных точек фиксаций, – “провалилось” (“соскользнуло”) в “Мега-Я”. Что в реальности проявилось, как регрессия до фетального состояния.
“Провалившаяся” в глубины “Мега-Я”, к месту своей первой фиксации, часть либидо, после “контактов” в “Мега-Я” претерпело определенные изменения. Оно “подкрепилось” дополнительным объемом либидо и его напором, который к тому же нес на себе больший объем ранее осевших “воспоминаний” о “фетальной жизни”, “заразилось” этими “воспоминаниями”, превратилось в “зараженное фетальными воспоминаниями либидо” и стало подыскивать себе посредством навязчивого мышления и «рисования» образов новый объект и новую форму применения “по образу и подобию” уже пережитого опыта. Что в клинической картине болезни проявилось как оживление “воспоминаний” фетального возраста. Эти “воспоминания” через взрослую часть личности посредством «навязанных» образов и мышления прорвались наружу, были озвучены и были истолкованы как галлюцинации и бредовые утверждения.
Очередной этап болезни характеризуется тем, что поскольку путь по “старой дороге” был затруднен снижением спроса на влечение, либидо для более полной своей утилизации было вынуждено предпринять новую попытку и найти другой объект гендерной идентификации. Оно “отправилось” в ту сторону, путь в которую существовал, но никогда не использовался. Либидо стало заполнять собой “женскую половину” личности. В клинической картине появилась “женская тема”. Сопротивление, которое либидо Шребера нашло в новых идентификациях, привело его к отказу и от этого объекта. Оно (забегая вперед, к моменту третьей госпитализации) в очередной раз потерпело поражение и вынуждено было, вернуться в “Я”, ограничившись младенческим возрастом, и больше уже каких-либо организованных попыток найти или “мужской”, или “женский” объект не предпринимало. В момент его второй госпитализации, либидо все еще функционировало сразу в двух системах, не в силу опереться на какую-либо одну из них; мужская – не могла доминировать в виду возрастных и внутрисемейных препятствий, а женская – по моральным соображениям («… когда-то это был господин председатель судебной коллегии, позволивший превратить себя в …». – «Неужели Вам не стыдно перед своей женой?», “Божественные лучи нередко считали, что могут насмешливо обращаться ко мне “мисс Шребер”).
Путь к сублимации в профессию, также оказался перекрыт (что непонятно). Ситуация зашла в тупик и ее нужно было спасать, поскольку либидо не могло существовать без объекта; выбор невелик – либо кома, либо жизнь. Появилась тема “спасения мира”. Что проявилось развитием терминальной стадии болезни – более глубокой регрессией до фетального уровня.
Таким образом, сам собой напрашивается вывод о том, что в этот период у Шребера происходила раскол и миграция либидо. Оно то возвращалось к объектам, то их покидало, возвращаясь в “Я”, искало новые объекты и снова их бросало, пока не “успокоилось” “обеспечением” темы “спасения мира” в форме “пережёвывания” внутриутробных воспоминаний.
В работе “О нарцизме” Фрейд предположил, что у парафреников либидо отщепляется от объектов и не находит себе замены в фантазиях. Там, где такая замена как будто наблюдается, дело идет, по-видимому, о вторичном процессе, о попытке к самоизлечению. Он указал: “Либидо, оторвавшись от внешнего мира, обращается на собственное «Я», и таким образом создается состояние, которое мы можем назвать нарцизмом”. Но этот процесс имеет продолжение. По нашему мнению, возвратившееся в “Я”, либидо, предпринимает новую попытку обратиться на объект, но не тем же путем, по которому оно “ходило” ранее – там стоит блок, а другим, ранее не использованным. Это возвращение необходимо для либидо в целях своей утилизации. Случай миграции либидо Шребера, это подтверждает.
Вслед за “младенчеством” идет фаза овладения объектами, как следует из утверждений Фрейда, и подтверждается практикой. Смеем предположить, что в случае Шребера после регрессии к этой фазе произошел сбой. Не найдя из-за блока для себя удовлетворения в “мужской ветке”, либидо, после обращения в “Я” и подъема по женской ветке, через “девичество” стало “осваивать” женскую форму поведения. Это мы можем наблюдать по формам поведения Шребера, характерным для маленьких девочек (обвешивает себя ленточками, увлекается женскими работами (наклеивание, шитьё, украшение цветными лентами), любуется этими украшениями, надетыми на обнаженное тело в зеркалах, смеется и что-то выкрикивает перед зеркалами (кокетничает), наблюдает в зеркалах как растет его “женская” грудь и демонстрирует ее, боится возможных безнравственных покушений, отыскивает в иллюстрированных журналах изображения обнажённого тела, да и сам с удовольствием рисует).
“Повторное взросление”, которое мы наблюдаем у Шребера, замечено им самим и содержится в его словах: «Теперь я давно уже знаю, что люди, которых я вижу перед собой, – это не “мимолётно появляющиеся мужчины”, а реальные люди, и что потому я должен вести себя по отношению к ним так, как обычно ведет себя здравомыслящий человек в общении с другими людьми”. Именно в этот момент, как мы полагаем, Шребер стал доступен аналитической терапии, которую так и не получил.
Ранее состоявшееся путешествие его либидо в “Мега-Я”, а через него в бессознательное взрослого и обратно мы видим в его “воспоминаниях”, из которых следует, что в первые годы своей болезни он обнаружил у себя разрушения некоторых телесных органов, от которых любой другой человек давно бы уже погиб. Так Шребер, по его утверждениям, долгое время жил без желудка, без кишечника, почти совсем без лёгких, с разорванным пищеводом, без мочевого пузыря, с раздробленными рёбрами и т. д. Сразу обратим внимание, что «жил» Шребер без тех органов, которые, находясь во внутриутробном состоянии у себя не видел. Он же не пишет, что жил без рук, без ног…; мозг он тоже не видел, но для него он тоже не стал делать исключение – по ночам его пытались перетащить в соседнюю палату…; пуповину видел, так вместо нее образовалось брюшное пятно, женские нервы…; череп ощущал тогда, а сейчас его сжимали и раскалывали, как это было во время родов…
О том, что под влиянием “божественного откровения” усилившееся либидо предприняло новую попытку найти путь к объектам, можно судить по указаниям самого Шребера. Он писал: “Все угрожающие явления уже давно исчезли, зато на передний план выступила «женственность». Это же подтверждается и новой философией Шребера, которую мы можем трактовать как рождение ребенка, которым он никак не мог обзавестись (он призван спасти мир и возвратить человечеству утерянное блаженство) и его поведением. При этом под “божественным откровением” мы должны понимать сам процесс усиления внутренней энергии, что в обычной жизни воспринимается как инсайт или как “второе дыхание”, к примеру, у спортсменов.
Разъясняя в своей работе “О нарцизме” механизм развития нарциссических заболеваний, Фрейд указывал на то, что “возврат привязанности либидо исходит из другого уровня психики и протекает при совершенно других условиях, чем первичные привязанности”, чем и предпринимается попытка к самоизлечению. Случай Шребера это блестяще подтверждает.
Нам видится, что процесс этот происходит посредством возвращения либидо в “Я”, где оно находит свое дополнение и подкрепление. Энергия либидо увеличивается, ее становится достаточно для обращения на объекты, процесс ее перераспределения начинается заново, но уже с учетом состоявшихся “ошибок”. О процессе состоявшегося подкрепления либидо, мы можем судить по появлению признаков мании величия. При формировании второй попытки “выздоровления” энергия не подается в те же каналы, в которые она подавалась в первый раз. У мальчиков для развития мужского “Я”, у девочек – женского “Я”. Она делает попытку “исправления” и подает энергию в “другой канал”, ранее не использованный. Именно поэтому, как мы считаем, у Шребера и появилась “женская тема”.
Сразу после рождения ребенка ждут катастрофические для его всемогущества (Мега-Я) изменения, он теряет часть своего «Мега-Я» («Я» матери). Эти изменения подтверждают его ранее возникавшие (фетальные) страхи относительно угроз его благополучию, а возможно и жизни. Другая часть, превращенная в унаследованный комплекс всемогущества ребенка, со временем ослабевает, изменяется и превращается, как указывал Фрейд, в “детский бред величия, который носит еще родовые признаки его всемогущества, но которые все больше и больше вытесняются по мере созревания его психического аппарата”.
Логичность размышлений и утверждений, не касающихся “бредовых идей” и ясный ум Шребера, на которые указал Вебер, дают нам возможность не только увидеть процесс “передачи эстафетной палочки” из одной (здоровой) системы функционирования психического аппарата другой (“бредовой”), а также прийти к выводу о их совместном функционировании в его глубинах, о их взаимодополнении функций друг друга. Но не всего времени, а до тех пор, пока одна система функционирования не откажется от услуг другой. В этом мы тоже видим окно возможностей для аналитической терапии.
Как показывает течение болезни Шребера, так и не получив необходимую психоаналитическую помощь, он оказался не в силах удержаться в рамках здоровой системы функционирования и интерпретировать свои бредовые утверждения и вынужден был регрессировать к самим глубинам формирования его Я. Что явилось причиной отказа, возраст ли пациента и его заболевания, токсичное воздействие педагогики его отца, либо природа течения заболевания, конечно выяснить сейчас не удастся. Скорее всего сочетание всех этих факторов.
Как ни странно, но кое-что из бредового опыта Шребера имеет свое подтверждение в народных сказках “Теремок” и “Варежка”, возможно и других. В этих сказках мы усматриваем те же самые фетальные воспоминания.
Теперь мы можем сказать, что отмеченная Фрейдом, гомосексуальная подоплека паранойи, как и сверхценные идеи, имеют корни, которые уходят далеко за пределы раннего детства и берут свое начало из детского места или из организма матери, как говорил Лоренцер А. Они не являются проявлением истинной гомосексуальности, во всяком случае у Шребера, а являются попыткой “самоизлечения”, о которой говорил Фрейд. Говоря о параллельности гомосексуального желания и мыслей о преследовании, Лэнг Р. писал: “Мы не видим в обоих феноменах ничего, кроме двух параллельных форм выражения одного и того же сжатия и разрушения человеческого существования, а именно две разные попытки вновь обрести утерянные части своей личности”.
Вообще с эргономикой психического аппарата Шребера, если мы исходим из того, что бред – это бестолковщина, не все так гладко. Особенно, если мы учтем, что, наблюдая за своим “превращением в женщину”, он не использовал свое “превращение” для целей достижения нового удовольствия, а напротив, свою “находку” он оберегал от “сексуальных злоупотреблений” Флексига & Kº. Если же мы исходим из предположения, а мы из такого предположения и исходим, что бред в новой для нас форме преподносит отголоски когда-то уже состоявших событий, то мы должны более внимательно разглядеть и расшифровать, представляемую нам информацию. Наши предположения основаны на тех же самых принципах работы психического аппарата, которые мы можем наблюдать у совершенно здоровых людей, находящихся в просоночном состоянии.
Засыпание – есть процесс возвращения либидо в «Я», а просыпание – обратный процесс. С учетом этих постулатов, то, что именно во сне Шребер чувствовал себя больным и несчастным, указывает нам на то, что в его “Я” начали формироваться определенные патологические процессы, лишающие его нарциссического удовольствия. Вместо удовольствия его ждало разочарование и неудовольствие, которое рано или поздно должны были стать настолько сильными, что его либидо должно было отказаться от возвращения в “Я” и, намекая нам на новые пути своего удовлетворения (утилизации), “потребовать” “гендерного переворота”, против чего Шребер возражал. И этот отказ проявился в том, что у Шребера появилась “мучительная бессонница”, иными словами энергии стало настолько много, что она «бодрила» его и не позволяла ему заснуть.
Отвечая на вопрос, что же так пугало его либидо в “Я”, что такое встало на пути его возвращения, что привело к бессоннице, отметим – фетальные воспоминания, вставшие блоком на его пути.
Как нас учит практика, симптом болезни указывает на ее причину. Одним из сновидений такого рода является его сновидение о желании проснуться “женщиной, готовящейся вступить в половой акт”.
Итак, во главе заболевания Шребера, по нашему мнению, стоит сексуальный аскетизм и отсутствие детей, которым он мог бы подарить свою любовь и утилизировать часть либидо, ставшего уже токсичным. Далее, действуя по принципу «хочешь сделать хорошо – делай сам», он «поправляет жену», беря в бессознательном на себя ее гендерные функции. Последовавшее за этим проникновение в сознание негодование, мы должны отнести к механизмам защиты, которая относится как ко всему смыслу сновидения, так и к тому, что оно вообще смогло выйти наружу.
Здесь мы зададимся вопросом, а есть ли вообще такие женщины, которые, проснувшись, хотели бы вступить в половой акт? А мужчины? Почему Шреберу для того, чтобы утром вступить в половой акт, потребовалось, пусть и невольно, изменить своему телу? Точно так же, не меняя своего обличья, он мог это сделать, как это делает огромное количество семейных и несемейных пар. Создается впечатление, что на пути получения сексуального удовольствия появилось препятствие, которое либидо никак не могло преодолеть. По нашему мнению, это препятствие могло заключаться в долговременном вольном или невольном отказе от сексуальной жизни, отказе от “мужской роли”. Этот отказ касался не только сексуальных отношений со своей женой, но и каких-либо суррогатных удовлетворений.
Психическая реальность, существовавшая в психическом аппарате Шребера, складывает свою мозаику только из того материала, который имеется у него в наличии, т.е. существует или существовал в прошлом. Тогда возникают два предположения. Первое, у Шребера есть гомосексуальный опыт, который он скрывал и, второе, он уже “менял тело” и участвовал в “недостойных занятиях” в прошлом, т.е. его в этом смысле уже использовали помимо его желания. Негодование (вспомним сон), которое явилось оттуда же, откуда и пришло само желание, лишает нас возможности утверждать первое и не оставляет выбора в поиске источников воспоминаний и смены тела, на которых стоит второе предположение.
Как и водится в психоанализе, ответ на этот вопрос кроется в симптомах, в данном случае в воспоминаниях, которые для Шребера и являются неприемлемыми. Там, куда должно было вернуться (к первой фиксации) его либидо, он, являясь плодом, был и “женщиной”.
С учетом реконструированной внутриутробной жизни, мы должны предположить, что его “Я” страдало воспоминаниями о “женской роли”, которую он играл. На самом деле в этом нет ничего удивительного, а напротив, подтверждается другими его симптомами. В таком случае, это уже не предположение, а утверждение о том, что, находясь в детском месте, он не только мог наблюдать за половым актом своих родителей, но и сам, против своей воли участвовать в нем, исполняя вместе с матерью, являвшейся в его инфантильном величии его частью, пассивную роль. Находясь в детском месте, он мог наблюдать тени, звуки и ощущения, которые он мог интерпретировать и принять за преследование. Высокая степень гиперестезии, “повышенная чувствительность к свету и шуму, характерные для его заболевания”, могли “собраться” в единую картину еще тогда, когда формировалось его “Мега-Я”. Позднее эти воспоминания стали приходить к нему в форме зрительных и слуховых обманов. Но это не были обманы и галлюцинации, как это принято считать в психиатрии, это были самые обычные воспоминания, но воспоминания из внутриутробной жизни. То, что эти воспоминания были названы психиатрами обманами, не меняет их природу. Твердость, с которой Шребер отстаивал свои ощущения, может указывать на их реальность в его психическом аппарате, что справедливо и в случае бреда, и в случае реального их существования. Участие его “Мега-Я” в момент “родительских отношений” в борьбе за физическое существование, всплывают в его регрессированном сознании в форме воспоминаний о том, что “над его телом проводились различного рода ужасные манипуляции”. А его утверждения, что “ему приходилось заниматься самыми непристойными делами”, являются более поздними воспоминаниями, возможно, воспоминаниями из родительской спальни, смещенные по времени, когда он слышал те же самые звуки, как и со своего детского места, когда он не был еще рожден т.е. ни живой, ни мертвый, а в его болезненном понятии мертв. Вот откуда, по нашему мнению, идут его утверждения о том, что он мёртв. Подтверждение этим предположениям мы находим у Шандора Ференци, писавшим: “…Мы уже пришли к допущению, что человеком с момента его рождения владеет непрерывное регрессивное тяготение к восстановлению ситуации материнской утробы и он неуклонно будто магически-галлюцинаторно придерживается ее с помощью позитивных и негативных галлюцинаций”.
Конечно, плод и его “Мега-Я” не способны должным образом разбираться в “непристойных делах”, а поэтому это определение мы так же должны отнести к более поздним наблюдениям и воспоминаниям, которые впервые встречались в наблюдениях с детского места, а подтверждались детскими наблюдениями из родительской спальни.
Как дикое животное прячется и затаивается перед опасностью окружающего мира в своей норке, так и плод, не в силах куда-либо убежать, затаивается в своем детском месте (теремке, варежке), как в убежище от страха ни живой, ни мертвый. Затаивается с мыслью, что эту неизбежность нужно пережить и переждать. Его опыт подсказывал ему, что появятся “божественные лучи» (розовый свет) и тогда все успокоится, а разрушенное заново исцелится. Утверждения Шребера о том, что “над его телом проводились различного рода ужасные манипуляции, ему приходилось, как он говорил, заниматься самыми непристойными делами и всё ради того, чтобы исцелиться и есть ретрансляция “ужасов” внутриутробной жизни, которые иногда возвращались к нему не только во снах, но и наяву. И тогда в его истории болезни появлялась запись врача, не связавшего “фантазии” пациента и его “эмбриональное оцепенение” в единое целое. Подтверждение этому мы находим в истории болезни Шребера: – “Болезненная интуиция настолько сильно захватила в свою власть больного, что он, недоступный ни для чего другого, часами сидел совершенно тупо и неподвижно (галлюцинаторный ступор)”[4]. А где еще можно сидеть “совершенно тупо и неподвижно”, как в бутылке и надеяться, что все находится снаружи и не может тебя коснуться (Лэнг Р.) в бессилии что-либо изменить, и на что-либо повлиять, если не в материнском теле?
Возможно, что именно в тот момент, когда Шребер находился в ступоре, в это же самое время в своей психической реальности он вновь переживал свое эмбриональное прошлое и боролся за свое “Мега-Я” с “мучителями из другого мира”. Вспомним слова Лэнга Р., утверждавшего: Другое «Я» есть основа галлюцинации”, а этим другим “Я”, по нашему мнению, является его “Мега-Я”. Не исключено, что новые переживания ужасов внутриутробной жизни подводили его к мысли отказаться от этой борьбы, отдаться своим “мучителям”, не сопротивляться им, а вернуться еще в более глубокое прошлое, прошлое, когда не было ни их, ни божественных, лучей, ни самого Бога – умереть. Поэтому не удивительны его неоднократные попытки утопиться в ванне и вернуться в мир околоплодных вод (в состояние абсолютного нарциссизма), либо, превратив постельное белье в пуповину, обернуть ее вокруг шеи и удавиться, на крайний случай. Это желание умереть возникало у него каждый раз, как только возникало состояние, подобное тому, которое он переживал, находясь в детском месте – страха.
Его вера в то, что он “пребывает в ином мире”, показывает нам, что он в разгар заболевания регрессировал на фетальную стадию своего развития и там пребывал. Отец, присутствие которого он ощущал еще во внутриутробном состоянии, теперь являлся к нему то добрым и романтическим, то неистовым, издающий сам и заставляющий мать издавать пугающие звуки (добрый и злой Бог). А поэтому его идеи стали принимать характер чего-то мистического, религиозного, он стал напрямую общаться с Богом, одновременно не прощая ему тех мучений, которые он ему уже причинил, борясь с ним за свою “неприкосновенность”. Цикличность, которая характеризует состояние Шребера не только указывает на этапы взаимоотношений между ним и Богом, но и наводит на мысль о “родительских отношениях”, для которых так же характерна цикличность.
Переживая все это вновь и вновь, он своим разумом понимал, что раз существует цикличность, значит можно ее прервать на светлой полосе, этой борьбе он и посвятил свою философскую (бредовую) систему. Цикличность, с которой в его жизни появлялся профессор Флехсиг намертво связала оба этих цикла в единое целое. И теперь профессор Флехсиг & k°, пристававшие к нему с различными вопросами, “вытаскивали” его из фетальных воспоминаний, мешали переживать нарциссическое наслаждение, и получать в своих воспоминаниях божественное блаженство – убивали его душу.
Ища и находя в своих фетальных воспоминаниях блаженство (а это первичное блаженство мы можем встретить только во внутриутробном состоянии) и вновь оказавшись объектом “преследования”, он желал вернуть его и остаться с ним навсегда, позднее поделиться им с другими людьми, возвратив и им их утерянное блаженство, и тем самым спасти мир. Не осознавая того, что это самое “блаженство” уже не хочет его отпускать. Божественное откровение, на поиски и восстановление которого теперь уходили все душевные силы Шребера, он нашел, подвергнув себя регрессии. Он вернул себе блаженство, став плодом, чем и закончилась терминальная стадия заболевания.
Единство отца и Бога мы находим в его утверждениях о том, что, видя в фетальном развитии перед собой пуповину, он считал, что “только очень раздражённые нервы, каковыми как раз и были его нервы в течении довольно долгого времени, обладали качеством притягивать к себе Бога. При взгляде изнутри, пуповина могла сойти за напряженные (раздраженные) нервы, так интересовавшие Бога. Перед его глазами стояла эта пуповина и не только стояла, но и притягивала к себе розовый свет. А тот, кто появлялся то сверху, то снизу, то спереди, то сзади и т.д., и, с появлением которого свет исчезал, тоже “хотел” овладеть этими “напряженными нервами”.
Одновременно Шребер указывает нам, что переживания, которые он хотел себе и миру вернуть, представляют «вещь такого рода, которую невозможно (а если и возможно – то только с большим трудом) изложить на человеческом языке, так как переживания эти лежат за пределами любого человеческого опыта». Этой фразой он отсылает нас как к бессознательным мыслям, наличие которых предполагается, но которые бывает трудно сформулировать, так и к периоду, когда вообще говорить было невозможно. Поскольку эти откровения открываются только ему, мы вправе предположить, что и принадлежат они только ему, что они являются следствием открытия их доступности для него в результате его регрессии на внутриутробный уровень развития как физической единицы развития, так и регрессии его либидо до уровня “Мега-Я”. Исключительность, которая сквозит через это утверждение, мы усматриваем в работе “Мега-Я”, формулирующего для плода ощущения всемогущества и величия.
Публикуя свои Мемуары, Шребер еще не знал, что нечто подобное уже в скором будущем будет переживать Сальвадор Дали (род. 1904г.), и который посредством своего таланта, также, как и Шребер, покажет миру свое видение картин внутриутробной жизни, а вместе с ними подарит и божественное удовольствие.
В “желании” Шребера стать женщиной, мы не видим ни эротической подоплеки, ни самоцель. Это способ, посредством которого его “Я” могло существовать. В этот новый («женский») канал было направлено, ищущее выход либидо. И пусть этот путь не лежал по прямой, а в соответствии с “заложенной в самом мировом порядке необходимостью, избежать которую никому не удастся”, только через воспоминания о прошлом – через “превращение в женщину”, и при том, что ему “было бы намного приятнее придерживаться своих почётных мужских установок к жизни” для спасения мира и возврата ему блаженства, он должен (обязан) был пройти этот путь – превратиться в женщину. Не в ту женщину, которую мы имеет возможность видеть в реальной жизни, а в ту, к примеру, которой он был сам – плодом-женщиной, женщиной – миром, женщиной – вселенной, в которой он непременно (с учетом миграции его либидо к “Мега-Я”) видел и свою спасительную роль.
Ференци Ш. писал: “Эдипово желание как раз является душевным выражением гораздо более общей биологической тенденции, манящей живых существ вернуться в то положение покоя, каким они наслаждались до рождения”. Но вернуться в материнское ложе не так-то просто, поскольку двери во внутриутробное состояние (потусторонний мир) еще никто не нашел. Как только мужчины не пытаются “попасть обратно в материнское ложе”, ничего у них не выходит. Максимум, что они могут достичь в своих стараниях, так это получение промежуточного результата “божественного чуда” – зачатие нового человека. Но такой путь в сознании Шребера существовал, он “смог его найти” и понял, что пройти по нему возможно, но только путём “предстоящего многолетнего (а то и векового) превращения в женщину”.
Собственная исключительность, на которой настаивал Шребер, явилась следствием того, что, во-первых, именно он “являлся особым предметом внимания со стороны божественного чуда”, во-вторых, именно он “годами, каждый час и каждую минуту на своём теле получал подтверждения проявлений чуда”, в-третьих, именно он слышал голоса и эти голоса говорили только с ним. Эта исключительность, связывает в единое целое фетальную манию величия, отцовское воспитание и его либидо, покинувшее его социальное “Я” и возвратившееся в “Мега-Я”. Что подтверждается “потерей” ряда органов, которые во внутриутробном состоянии ему были “не нужны” и никак не использовались. Ведь плод и живет “долгое время” без желудка, без кишечника, без мочевого пузыря, без легких и со спавшимися (раздробленными) ребрами.
На основании вышеизложенного, смеем представить собственные выводы, касающиеся случая Шребера. Мы считаем, что трудность, которая возникла при интерпретации его случая, и с которой столкнулся Фрейд и другие аналитики при выяснении причин появления бредовых конструкций Шребера, явились следствием ошибочных убеждений, которые заключались в следующем:
- Они исходили из того, что работа психического аппарата человека начинается после его рождения. После рождения, развивается “Я”, начинаются конфликты, компромиссы и фиксации, а регрессия, как и нарциссизм доходит только до уровня младенчества. Предположи они иное, бредовая картина Шребера подверглась бы быстрейшему и более полному анализу.
- Они ошибочно приняли “женскую тему”, бреда Шребера, как конечный результат его скрытых (вытесненных) гомосексуальных желаний, при том, что это был всего лишь механизм поиска либидо нового объекта, т.е. попытка “самоисцеления”.
- Ошибочно принятая за бред религиозная тема и тема спасения мира, не являлись таковыми, а всего лишь результат работы цензуры, вычеркивающей из сознания фетальные воспоминания, но которые, как и в работе сновидений проникли в сознание после смены одеяний.
- На множество повторений религиозного бреда, мы смотрим несколько иначе и объясняем не историческим мифом и не коллективным бессознательным, а личным опытом каждого бредящего. Этот опыт берет свои корни из перинатального периода существования – этапа развития каждого человека; и усматриваем, что именно это объединяет всех людей и что всплывает в форме бессознательных символов (фетальных воспоминаний) у пациентов, либидо которых никак не может найти свой объект, т.е. бредящих больных.
- Говоря о том, что “Психоаналитику следует постоянно помнить, что многие жалобы параноидных больных являются правомочными жалобами, так как они очень хорошо связываются с реальностью и могут отражать конкретные события прежней жизни (У. Нидерланд)”, аналитики не смогли обратить внимание на то, что к прежней жизни, с полным правом можно отнести и внутриутробную жизнь.
Сам собой встает вопрос, есть ли что-то такое в биографии Шребера, что и привело к развитию у него болезненного состояния? На этот вопрос мы ответим следующим образом. Внутриутробные страдания Шребера, возможно, ничем не отличаются от аналогичных страданий огромного числа людей. Но не все из них становятся параноиками. Одной из основных причин, приведших к появлению случая Шребера, по нашему мнению, являются “улучшающие” модификации тела маленького Пауля, которые были к нему применены его отцом (У. Нидерланд). Именно эти способы “коррекции тела” не позволили окончательно скрыться и исчезнуть внутриутробным воспоминаниям, а напротив, своей схожестью и аналогичностью, под которыми мы понимаем давление на тело и его сковывание, закрепили фетальные воспоминания, не дали им забыться и провели их в человеческую жизнь.
Список литературы
- http://gutenberg.spiegel.de/buch/denkwurdigkeiten-eines-nervenkranken-4989.
- Лоренцер А. Археология психоанализа: Интимность и социальное страдание / Пер. с нем. – Сер.: Библиотека психоанализа. – М.: Прогресс-Академия, 1996.
- Лэнг Р.Д. Расколотое «Я»: пер. с англ. – СПб.: Белый Кролик. 1995. – 352 с.
- Маргерит А. Сешей. Дневник шизофренички. Самонаблюдение больной шизофренией во время психотерапевтического лечения / Пер. с фр.- М.: Когито-Центр, 2017. – 203 с. (Библиотека психоанализа).
- Нидерланд Уильям. Новые результаты, полученные в моих исследованиях случая. http://фройд.рф/freud/schreber/niederl3.htm#_ftn6
- Нидерланд Уильям Мир детства Шребера. http://фройд.рф/freud/schreber/niederla.htm.
- Ференци Ш. Опыт генитальной теории / Ижевск: ERGO, – 120 с.
- Фрейд З. Психоаналитические заметки об одном автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoides) с. 133 – 203 в кн. Навязчивость, паранойя и перверсия. / Пер. с нем. Боковикова А.М. – М.: ООО “Фирма СТД”, 2006. – 335 с.
[1] Daniel Paul Schreber. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken nebst Nachträgen und einem Anhang über die Frage; “Unter welchen Voraussetzungen darf eine für geisteskrank erachtete Person gegen ihren erklärten Willen in einer Heilanstalt festgehalten werden?”
[2] На русский язык они не переводились. Во всяком случае таков вывод работников Российской государственной библиотеки.
[3] Говорить в данном случае о гомосексуальном желании, с учетом того, что в реальности Шребер никогда не переступил эту черту не совсем корректно. По нашему мнению, здесь “удобнее” применять термин “гомоэротический”.
[4] Джоан, пациентка Р. Лэнга говорила: «… Я пыталась умереть, став кататоничкой».
