Рецензия на фильм «Обыкновенное чудо» (1979) в рамках конкурса PSY.media, тема «Любимое кино о любви», «Любимый советский фильм».
Фильм «Обыкновенное чудо» 1979 года, прекрасное творение Марка Захарова, неисчерпаемое в своей глубине и многослойности, позволяет находить в нём всё новые смыслы и грани, сколько бы раз ни пересматривал его. Помимо тех интерпретаций, что лежат на поверхности или же раскрываются по мере внимательного наблюдения за героями и вслушивания в прекрасные тексты песен, при погружении в этот фильм всегда открывается какое-то сугубо личное измерение: декорации фильма настолько условны, символы разнообразны, а произносимые фразы благодаря особым интонациям настолько многозначны, что поневоле оказываешься захвачен каким-то совершенно особенным действом, которое в чём-то сродни нахождению в психоаналитическом кабинете, ибо способствует тому, что рождается поток свободных ассоциаций, каждый раз предельно сингулярный, каждый раз ведущий в каком-то новом направлении.
Почему бы не пойти вслед за свободными ассоциациями в сторону размышлений о любви в её взаимосвязи с желанием субъекта и его нехваткой?
В фильме три любовных линии сюжета – Волшебник и Хозяйка, Принцесса и Медведь, Эмиль и Эмилия.
Бессмертный волшебник женат на смертной женщине, одной из форм его любви предстаёт его творчество – точнее, чародейство, – призванное заставить обожаемую жену плакать или смеяться. «Я на свою беду бессмертен. Мне предстоит пережить тебя и затосковать навеки. Но пока ты со мной. Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец», – произносит Волшебник в конце фильма эти ставшие крылатыми строки. Волшебник – тот, кто не отступился от своего желания, и тот, кто – несмотря на своё всемогущество волшебника! – предпочёл сохранить нехватку.
Сценарий нового придуманного им волшебного сюжета предельно прост: превращённый им в красивого юношу медведь должен будет вернуться к своему первоначальному облику, как только в него влюбится принцесса и поцелует его. Волшебнику эта затея кажется весьма забавной, а возражения жены относительно будущей судьбы убитой горем принцессы не кажутся ему основательными, ибо он считает, что влюбляться полезно.
Знакомство Принцессы и Медведя, красивое начало любовного чувства помещает их в воображаемое измерение отношений, где Медведь выступает для принцессы в роли её нарциссического двойника. Принцесса действительно пленяется этим образом молодого человека, в котором ей видится кто-то, кто похож на неё, как никто другой, и кто стал ей ближе, чем кто бы то ни было другой. «Этот юноша – мой лучший друг. Он любит то, что люблю я, и понимает меня, даже когда я говорю непонятное, и я понимаю его, как самоё себя», – говорит она.
Эта возвышенная идеализация была свойственна Принцессе и по отношению к отцу. Более того, король искусственно поддерживал такое положение вещей. Жестокий и самодурствующий («Все мы, изверги, на одно лицо!»), король был, однако, чрезвычайно ласков и добросердечен с единственной дочерью, в чьём присутствии он отдыхал душой и которую он оградил как от реальности этого мира, так и от столкновения со своим настоящим обликом. При ней он всегда старался быть таким, каким в действительности не являлся, и наслаждался своим идеальным образом, проводя время в обществе принцессы. Но однажды весь его хитроумный воспитательный план пошёл прахом из-за одной досадной оплошности: в ответ на сообщение камердинера о прибытии герцогини он велел ему передать ей, что его нет дома. «Папа сказал неправду!» – воскликнула потрясённая Принцесса и упала в обморок. Идеальный образ отца слетел со своего пьедестала, и с тех пор Принцесса погрузилась в меланхоличное настроение.
После романтической прогулки и задушевных разговоров с Медведем Принцесса объявляет королю и свите, что отныне Медведь – её лучший друг и, чтобы развеять несколько мрачное настроение Медведя, обеспокоенного тем, что так сильно понравившаяся ему девушка является принцессой, она говорит ему, что готова поцеловать его, в ответ на что слышит «Никогда!» и становится свидетельницей, казалось бы, необъяснимого и коварного бегства своего возлюбленного. Второй удар по хрупкому, идеально прекрасному воображаемому миру!
Самолюбие Принцессы уязвлено. Поведение Медведя было интерпретировано ею как насмешка над ней. Благородный образ молодого человека начал немного рушиться, а в чувствах Принцессы обнажилась амбивалентность – появились злость и желание отомстить. Реплика, брошенная ею Медведю при последующей встрече, хорошо отражает эту двойственность и очень ярко демонстрирует проявление бессознательного в речи, вызывая у зрителя улыбку: «Три дня я гналась за Вами, чтобы сказать Вам, как Вы мне безразличны!»
Чем может обернуться укоренённость отношений исключительно в воображаемом измерении, каким мгновенным может оказаться переход от любви к ненависти за отсутствием каких бы то ни было реальных поводов для этого, красноречиво показано в любовной истории Эмиля и Эмилии. Их разрыв в молодости кажется нелепой, досадной и чуть ли не преувеличенной нелепицей, тем временем нет ничего более правдивого, чем эта печальная иллюстрация тиранической власти воображаемого. Много лет назад на балу молодая Эмилия поцеловалась с кавалером по танцам, чем вызвала исчезновение оскорблённого Эмиля, влюблённого в неё и любимого ею. Этот жест Эмилии был актом мести за то, что Эмиль оказывал во время танцев знаки внимания некой барышне. И лишь много лет спустя выяснлось, что Эмиль просто шептал той девушке на ухо «Раз-два-три», потому что она всё время сбивалась с такта…
Это стремление непременно всё интерпретировать, всё понять, есть попытка защититься от тревоги, которую вызывает неизвестное. Кажется, будто это даёт больше уверенности и упорядоченности, а на самом деле замыкает в пространстве воображаемых конструкций. Так и Принцессе хотелось понять причину необъяснимого поведения юноши и совершить какое-то действие в соответствии со сконструированным ею пониманием, чтобы дать разрядку труднопереносимым чувствам. Однако преждевременная интерпретация запустила череду обоюдных актов мести, которые зашли довольно далеко, то есть до почти состоявшихся свадьбы Медведя с придворной дамой и Принцессы – с министром-администратором. И всё-таки определённые душевные метаморфозы, которые претерпели влюблённые, остановили их от совершения непоправимых поступков, от которых их отделял всего один шаг и которые привели бы к такой же печальной истории, как у Эмиля с Эмилией (которая, впрочем, по воле волшебника ознаменовалась счастливым концом).
Фантазия Волшебника нарисовала необычную любовную историю, осуществление которой возможно лишь благодаря одному условию, которое, по сути, одновременно сделает её невозможной. Поцелуй влюблённой девушки, который должен бы ознаменовать собой начало любви, в этом сюжете задуман как конец этой любви, ибо возлюбленный должен при этом превратиться в медведя. Несмотря на сопротивление жены Волшебник не торопился отменять предписанное условие. Кроме того, сотворённый им герой, Медведь, уже наскучил ему своей предсказуемостью и трусостью и он перестал участвовать в его жизни.
А что, если Волшебник, представляющий собой какую-то верховную силу, незримо властвующий над всеми персонажами фильма, есть персонифицированный закон, тот самый закон, принятие которого запускает желание?
Волшебник как будто ждал смелости от своих героев и верности своему желанию. Ждал от них готовности переступить через страх и пойти на риск. Он ждал, что Принцесса не откажется от любви, даже когда узнает, что тот, кого она любит, превратится в медведя (чего боялся Медведь), то есть предстанет перед ней без нарциссических облачений как радикально иной субъект. А от Медведя он ждал готовности не отступаться от своего желания, от своего чувства к Принцессе, даже при осознании того, что есть риск столкнуться с возможностью исчезновения её любви в случае его превращения в медведя. И эту смелость герои проявили, причём тогда, когда Волшебник предоставил героев самим себе.
И тогда превращение в медведя можно помыслить как символ той сингулярности другого, а значит, его радикальной инаковости, с которой неизбежно приходится столкнуться в любви и о которую она так часто разбивается.
То условие, без которого любовь не может состояться, – это принятие факта своей нехватки и невозможности её восполнить за счёт нарциссического удвоения в отношениях, а также готовность рискнуть столкнуться с инаковостью другого, не испугаться «медведя». Любовь – это и есть «обыкновенное чудо». Чудо в значении чего-то диковинного и редкого в наше время десубъективации субъекта, а обыкновенное потому, что не требует вмешательства волшебника. Но зато требует большой смелости.
Автор: Юлия Лукашева
Психоаналитик, преподаватель кафедры теории психоанализа АНО ВО «ВЕИП»
Профессиональные интересы: Психоанализ Фрейда-Лакана, психоанализ Ф. Дольто