Удивительно, сколь рано (даже до рождения) может быть мобилизовано сознавание преждевременно возникшего «Я».
Дональд Вудс Винникотт
В своей последней статье «Страх психического расстройства (1974)», опубликованной в Электронном сборнике научных трудов (Выпуск 5, 2019 – 2020) Дональд Вудс Винникотт высказал мысль о том, что в нашей памяти живут воспоминания о том, что мы не переживали, о том, что с нами не происходило. Эти воспоминания, как считает Винникотт Д.В., могут проявляться, в форме страха сойти с ума, страха умереть, пополнеть и т.д. Переживания, которые сопровождают эти воспоминания такие же неопределенные, поскольку являются такими же бессознательными. Они могут быть настолько тяжелыми, что люди, боящиеся смерти, добровольно идут на смерть и заканчивают жизнь самоубийством, реализуя на практике наблюдение о том, что в таких случаях «страх смерти хуже самой смерти».
Развивая свою мысль Винникотт Д.В. пишет: «В этом контексте воспоминание стало бессознательным. Бессознательное здесь – это не совсем то бессознательное, которое вытеснено в психоневрозе. Это также не бессознательное из формулировки Фрейда о части психики, которая очень близка к нейрофизиологическому функционированию. Это также не бессознательное Юнга, куда входят все те вещи, которые происходят в подземных пещерах, или (другими словами) мифология мира, в которой имеет место тайный сговор между индивидуальной и материнской внутренними психическими реальностями. В данном особом контексте бессознательное означает, что «Я»-интеграции не удается нечто охватить».
Эта мысль Винникотта перекликается с моими собственными представлениями о травмах фетального периода и их роли в формировании повседневного поведения.
В момент переживания этих травм ««Я» было слишком незрело для того, чтобы собрать все феномены внутрь области личного всемогущества». Винникотт Д.В. не приводит здесь слово «загрузка», но я считаю, что речь идет именно о той информации, которая поступила в «Я» посредством загрузки. Именно по этой причине, той, что в «Я» плода эта информация проникла через «задний двор», т.е. минуя процесс осознания, она и называется загрузкой.
Именно те переживания, которые поступили в плод посредством загрузки и становятся воспоминаниями, которые крадут целостность более поздних воспоминаний, которые человек переживал сам. Винникотт толковал это так: «Расстройство произошло уже ранее, около начала жизни индивида. Пациенту требуется это «помнить», однако невозможно помнить что-либо, что еще не произошло. А эта вещь в прошлом все еще не произошла, потому что там не было пациента для того, чтобы это с ним случилось. Единственный способ для пациента «помнить» в данном случае, это впервые пережить эту прошлую вещь в настоящем, то есть, в переносе. Эта прошлая и будущая вещь становится затем предметом здесь и сейчас, и впервые начинает переживаться пациентом. Это эквивалент воспоминания, и такой результат является эквивалентом поднятия на поверхность сознания вытесненного, что происходит в анализе психоневротического пациента (классический фрейдовский анализ)».
Как я уже неоднократно пытался показать, одной из форм травматичных загрузок являются те, которые плод переживает в утробе матери, главной из которых является переживание состояния очень близкого к смерти. У Винникотта Д.В. это состояние называется «примитивной агонией». Живучесть этой травмы, как считает Винникотт Д.В., заключается в том, что «первоначальное переживание примитивной агонии не может уйти в прошлое до тех пор, пока «Я» вначале не сможет перевести его в текущее переживание и под всемогущий контроль в настоящем (путем присвоения дополнительной поддерживающей «Я» функции матери (аналитика)). Другими словами, пациент должен продолжать искать ту деталь прошлого, которая еще не пережита. Этот поиск принимает форму поиска такой детали в будущем». Своим психотическим поведением пациент показывает, что он ищет некий забытый (мы знаем, что никогда не осознаваемый) факт своей личной истории. Его беспокоит некая «заноза-воспоминание», засевшая в его психическом аппарате и, напоминающая ему о себе всякий раз, когда он краем своих реальных переживаний касается неких событий, ассоциированных с периодом ее получения, при этом о самом моменте получения травмы, из-за отсутствия сознания (в периоде внутриутробного развития) пациент ничего не знает.
Соглашаясь с Винникотом В.Д. в том, что страх психического расстройства, это страх «первоначальной агонии», я должен здесь сделать некоторое уточнение, без которого понимание истории состояния будет неполным или не верным.
Поскольку одной из функций воспоминаний является проникновение в сознание и протаскивание в него того самого момента переживания «первоначальной агонии», именно против этих воспоминаний и выстраивается защита. Легко предположить, что эти агонии становятся теми самыми «призраками» и «голограммами», против которых начинает бороться, и от которых начинает защищаться наш психический аппарат. Растворение этих призраков в тумане бессознательного в одном месте и появление в другом, делает мучительно бесполезными все те защитные ритуалы, к которым в таком случае пациент прибегает.
Понимая, что где-то в бессознательном находится загрузка, т.е. само тело первичного травматического переживания, мы должны сопровождать сознание пациента до этого момента и в форме своего укрепляющего «Я» (дополнительного, внешнего «Я»), указать на него, как на причину, истолковать переживание и связанную с ним психическую реакцию, и получить на свое толкование соответствующую реакцию сознания.
Сразу оговорюсь, что я считаю ошибкой Винникотта Д.В. исключение из причин кастрационной тревоги, те самые феномены, которые он обнаружил, и которые легли в основу его последних размышлений, поскольку пуповина, это именно тот самый эквивалент потерь фетальных травм и удовольствий; ведь именно в присутствии нее происходили всякого рода загрузки.
«Призраки» и «голограммы» переживаний, одолевающие сознание пациента, создают, как я считаю, у него иллюзию «крушения целостного «Я», его распада и вынуждают сознание пациента вырабатывать способы защиты против этого распада. Исходя из собственного представления о структуре «Я», я могу сделать предположение о том, что некая реальная часть структур «Я» (дополнительное «Я»), посвящает все свое время тому, что гоняется за этими «призраками», теряет связь с остальными структурами «Я» и воспринимает их как чужие. Т.е. появляется некая ситуация, которую мы встречаем в медицине при аутоиммунных заболеваниях, когда защитные системы организма атакуют собственное тело.
По моему мнению, распад не может быть защитной реакцией, поскольку смысл защищать «руины» «Я» есть только в том случае, если оно стало «восставать из пепла» и выстраивать новую конструкцию. В таком случае мы можем говорить не о защите старого «Я», а о сопровождении процесса его реконструкции. Моя мысль, пришедшая мне в голову при анализе случая Шребера Д.П. о том, что «Я» не убиваемо, в этом контексте остается актуальной: оно («Я») начинает свое развитие снова и снова, после каждого крушения, что выдает себя в ремиссии, но не у всех на процесс восстановления хватает времени жизни.
Связывая процесс развития человека с помогающим окружением, Винникотт Д.В. писал: «Индивид наследует процесс созревания. Этот процесс содействует развитию индивида до тех пор, пока наличествует помогающее окружение, и лишь до тех пор, пока оно существует». И здесь кроется его ошибка. Этим «помогающим окружением», как я считаю, является сначала утроба матери и ее организм, как объект, которым он сам в форме его «Я» и является, поскольку в его размышлениях они не присутствуют. По Винникотту же «помогающим окружением» являются ухаживающие за ребенком лица. Т.е., если следовать его логике, то «помогающее окружение» появляется после рождения ребенка. Таким образом, мы видим, что Винникотт Д.В., с одной стороны, вынес за пределы причин, способствующих возникновению психического заболевания, фетальный период, во время которого плод получает травмы, а затем, отнес период возникновения психотических феноменов (память об этих травмах) к периоду постнатального развития (чуть ниже я покажу, что Винникотт Д.В. придавал значение внутриутробному развитию «Я», но пока, как мы видим, роль фетального периода в этой связи пока им никак не оговаривается).
А теперь о страхе смерти. Винникотт Д.В. остроумно заметил: «Когда страх смерти – значимый симптом, обещание загробной жизни не в состоянии приносить облегчение». Но, как мы видим на практике, сама мысль о том, что страх смерти может быть следствием знаний о «сковородке», некоторых людей не останавливает. Их утверждения о том, что «мы все когда-то были мертвы (нас не было), и никакого ни Рая, ни Ада мы не встречали, что не встречали мы и тяжесть смертного состояния», можно посчитать справедливыми, если они на самом деле соответствуют действительности. Но здесь возникает вопрос, а что делать с присутствием реального страха смерти, который в этой ситуации что-то должен значить. Получается, что пациент испытывающий навязчивое желание искать смерти, знает, что он ищет. Им, говоря языком Винникотта Д.В., «ищется смерть, которая имела место, но не была пережита». Когда шизофреническая пациентка Винникотта Д.В. совершила суицид, он понял, что «ее целью было побудить его сказать о том, что она умерла в раннем младенчестве». Т.е. все время работы с ним в анализе, она бессознательно знала, что уже была мертва и ждала, что он ей скажет о том, что все ее психотические симптомы связаны с той самой фетальной агонией, которую ей уже пришлось пережить. Закончив свой жизненный путь, она совершила символическое действие — умерла, показав Винникотту Д.В. вокруг какого пережиания и бессознательного воспоминания крутились ее симптомы, какую первичную травму она отыгрывала своим поведением. Думаю, что она ждала от аналитика слова: «Ты уже умирала, но осталась жить. Теперь ты можешь жить спокойно». Далее он писал: «Смерть, воспринимаемая как нечто, что ранее произошло с пациентом, но что пациент, будучи недостаточно зрелым, не смог пережить, имеет значение аннигиляции. Представляется, что развился паттерн, в котором была прервана непрерывность бытия из-за инфантильных реакций пациента на жизненный удар. То есть, в результате неудач со стороны помогающего окружения, пациент получил травму от воздействия факторов окружения. (В случае данной пациентки проблемы возникли очень рано, ибо имело место преждевременное осознание, пробужденное до рождения из-за материнской паники, и, вдобавок к этому, рождение было осложнено не диагностированной, обвившейся вокруг плода пуповиной).» И здесь мы видим, насколько близко подошел Винникотт Д.В. к теме влияния фетальных переживаний на формирование психотических симптомов.
Касаясь симптомов переживания пустоты, Винникотт Д.В. писал: «У некоторых пациентов пустота должна быть пережита, и она принадлежит прошлому, тому времени, когда недостаточная степень взрослости делала невозможным переживание пустоты. Для понимания этого необходимо думать не о травме, а о том, что ничего не происходило, когда могло бы иметь место нечто благотворное. Для пациента легче помнить о травме, чем о том, что ничего не происходило, когда нечто могло бы происходить. В то время пациент не знал, что могло бы происходить, и поэтому не мог испытывать ничего иного, кроме как отмечать, что нечто могло бы иметь место». Этот пример наглядно показывает нам феномен бессознательного знания об утробе матери и о том, что именно сам пациент заполнял ее пустоту, а поэтому не мог и не видел себя. Вокруг была вода, которой сейчас приписываются свойства пустоты.
Делая вывод из того, что нам хотел сказать Винникотт Д.В., приходим к мысли о том, что «пустота, возникающая в ходе лечения, является состоянием, которое пациент пытается пережить, прошлым состоянием, которое не может помниться, кроме как будучи теперь впервые переживаемым». Далее у Винникотта Д.В. имеется весьма логичное предположение о том, что «пациент страшится ужаса пустоты, и в качестве защиты начинает организовывать контролируемую пустоту, путем отказа от еды или от обучения, или же, иначе, посредством переполнения безрассудной жадностью, которая компульсивна и кажется неким сумасшествием». Когда пациент может достичь самой пустоты и переносить это состояние, полагаясь на дополнительное «Я» аналитика, тогда может начаться собирание как приятная функция; здесь может начаться поедание, которое не является диссоциированной (или отщепленной) функцией части личности; точно таким же путем некоторые из наших пациентов, которые не могли учиться, могут начать учиться с удовольствием. Основой всякого обучения (а также еды) является пустота. Но если пустота не была пережита как таковая в начале жизни, тогда она превращается в состояние, которого страшатся и, одновременно, компульсивно ищут».
Винникотт Д.В. касаясь этого момента терапии, пишет: «Если пациент готов к некоторому принятию этой странной разновидности истины, что то, что им ранее не переживалось, тем не менее, имело место в прошлом, тогда открыт путь к агонии, которая должна быть пережита в переносе, в реакции на неудачи и ошибки аналитика. Эти реакции могут прорабатываться пациентом в дозах, которые не являются чрезмерными, и пациент может объяснять каждую техническую неудачу аналитика действием контрпереноса. Другими словами, постепенно пациент перемещает первоначальную неудачу помогающего окружения внутрь области своего всемогущества и переживания всемогущества, которое принадлежит состоянию зависимости (факт переноса)».
Подводя краткий итог, можно повторить за Винникотом Д.В. его мысль: «Страх может быть страхом прошлого события, которое все еще не было пережито, что есть моменты, когда пациенту нужно сказать о том, что психическое расстройство, страх которого разрушает его или ее жизнь, уже ранее произошло. Этот факт скрытым образом содержится в его бессознательном».
