Аннотация. В статье раскрывается психоаналитическое понятие торможения, исследуются причины его возникновения, основные характеристики, виды и проявления, а также способы, которыми оно осуществляется в психическом аппарате. Отмечается особая роль торможения в процессе прохождения и завершения психоаналитического лечения. Выявляются вторичные выгоды торможения и его взаимосвязь с наслаждением. Автор проводит различие между феноменами торможения, симптомами и тревогой и прослеживает особенности клиники торможения в свете метапсихологии.
Психоаналитическая клиника все чаще обращает внимание на феномены, связанные с торможением. Откладывание, промедление, затягивание, прокрастинация, отсутствие сил, — явления, знакомые большинству современных субъектов. Увеличение подобного рода жалоб частично связано с изменениями в культуре [12]: жесткая регламентация режима отдыха и работы; звучащие из уст начальников и подхватываемые медиа требования бесконечного развития, эффективности и продуктивности; пропаганда тайм-менеджмента (идеологии контроля над собственной жизнью и собственным временем, дающей иллюзию свободы), — таковы реалии жизни в XXI веке.
Однако объяснять эти явления исключительно внешними факторами не представляется достаточным, ведь похожие ситуации наблюдались и раньше и в разные периоды истории относились к проявлениям лени, усталости [1], отсутствия или слабости силы воли. Д. Коэн в книге под названием «Неработа» [2] разбирает различные жизненные ситуации, в которых человеку не хочется работать, а также положительные последствия периодических отказов от деятельности, не только навязанной и принудительной, но также любимой и приносящей удовольствие. С вопросами об отсутствии сил, энергии и желания вести какую-либо продуктивную жизнь сталкиваются не только хикикомори, «лентяи» или меланхолики, но и вполне вписанные в социальные связи труженики. Можно предположить, что есть что-то внутри самого субъекта, некая особенность в его психическом, вызывающая эффект торможения как сопротивления какой-либо деятельности.
Основные характеристики торможения
В 1925 году З. Фрейд публикует работу «Торможение, симптом, тревога», где обобщает свои представления о функциях и разновидностях симптомов и о теории страха, опираясь на недавно предложенную вторую топическую модель психического аппарата, которая связана с работой инстанций Я, Оно и Сверх-Я. Наряду с темой симптомов и тревоги в статье рассматривается феномен торможения, ранее не становившийся предметом отдельного исследования в психоанализе. Ему посвящена лишь небольшая глава в начале текста, однако то, что Фрейд вынес понятие торможения в название статьи вместе с двумя другими фундаментальными психоаналитическими понятиями, уже говорит о многом.
Фрейд начинает рассуждения с мысли, что торможение следует отличать как от симптома, так и от тревоги. Первый постулат его концепции гласит: «Торможение имеет особое отношение к функции и не обязательно означает нечто патологическое» [5, с. 233]. Речь идет о функциях, за которые отвечает инстанция Я: сексуальной функции, принятии пищи, локомоции (двигательной активности) и профессиональной деятельности.
Так, торможение сразу оказывается гораздо шире, чем ситуации, в которых оно становится «патологией», то есть начинает беспокоить субъекта и/или его окружающих. Но если торможение, по аккуратной формулировке Фрейда, «не обязательно» означает патологический процесс, а может наблюдаться и в других случаях, как определить границы его нормальности? Как различить, где начинается патология? Прямых ответов на эти вопросы в тексте нет, и потому психоаналитики не раз к ним обращались позднее.
Второй постулат утверждает, что при торможении «налицо простое снижение» [5, с. 233] (ограничение) функции, в то время как о симптоме мы можем говорить только в том случае, если в функции появляются изменения или новообразования. Почва для поиска различий здесь не менее зыбкая, так как возникает вопрос, как отличить простое снижение функции от новообразований, и не является ли это снижение одним из видов ее изменений. К этой теме мы вернемся позднее.
Достаточно показателен пример торможения сексуальной функции, так как в этом случае Фрейд выделяет различные градации, находящиеся на разных полюсах спектра торможения: от отвращения либидо от начала сексуального процесса (что может выражаться в переживании психического неудовольствия в отношении любых сексуальных действий и нежелания ими заниматься) до психической импотенции и невозможности испытать оргазм в завершении сексуального акта. К схожим проявлениям в логике симптома в данном контексте мы должны были бы отнести трансформации, связанные с получением сексуального удовлетворения: разнообразные конверсии (замещающие образования), смещения объектов, появление фетишей и т. д.
Варианты проявления торможений в профессиональной деятельности также различны: может наблюдаться уменьшение удовольствия от деятельности; снижение качества работы; бесконечное откладывание и затягивание действий с помощью большого количества повторений и отвлечений; утомление (вплоть до физиологических проявлений – рвоты, головной боли и головокружения). В схожем случае образования симптомов мы наблюдали бы создание таких условий (например, конверсионных органических параличей при истерии или полной поглощенности мыслями в неврозе навязчивых состояний), при которых продолжение работы оказалось бы невозможным.
Итак, симптом и торможение в целом близки по своим проявлениям, но различаются тем, что в последнем случае имеет место снижение функций Я вместо их изменений при образовании симптома. В отличие от торможения, симптом связан с возвратом вытесненного и имеет обязательную символическую составляющую: в структуре симптома должно быть новое представление, которое аффект нагружает взамен вытесненного и которое ассоциативно с ним связано. В случае торможения никаких новых представлений не возникает и все происходит лишь на уровне изменений нагрузки аффекта.
Отличие торможения от тревоги объясняется иным образом: торможение возникает тогда, когда в случае полного осуществления функции возникла бы тревога. То есть торможение предшествует появлению тревоги, защищает субъекта от ее переживания в том случае, если вовремя заторможенное действие было бы доведено до конца. В рамках описания сексуальных функций Фрейд приводит пример, при котором любое проявление сексуальности повергло бы субъекта в тревогу (например, если ранее субъект сталкивался с сексуальным насилием, что может актуализировать психическую травму). Тогда избегание сексуальных действий или их торможение защищает от встречи с объектом страха.
Как и торможение, тревога тоже не имеет символической составляющей, по крайней мере доступной сознанию. Напомним, что, как пишет Фрейд в статье «Вытеснение», вариант, при котором аффект после вытеснения не может по тем или иным причинам прикрепиться к другим представлениям, приводит к тому, что импульс влечения конвертируется в страх. В случае как торможения, так и тревоги мы имеем дело с трансформациями аффекта, однако в ситуации с тревогой представление все же есть (пусть и в вытесненном виде). Статус представления в торможении пока остается открытым.
Арсенал способов торможения поистине огромен. Фрейд описывает следующие градации того, каким именно путем торможение способно нарушить функцию Я:
«1) простое отвращение либидо, которое, по-видимому, приводит к тому, что мы называем торможением в чистом виде,
2) ухудшение осуществления функций,
3) его затруднение вследствие особых условий и его модификация в результате отвлечения на другие цели,
4) его предупреждение при помощи защитных мер,
5) его прерывание посредством развития тревоги, когда никаких других помех больше не существует,
наконец 6) последующая реакция, выражающая протест против этого и стремящаяся отменить случившееся, если функция все же стала осуществляться» [5, с. 234].
Исходя из данного перечня, торможение «в чистом виде» можно увидеть только в том случае, если происходит «просто отвращение либидо», иными словами, торможение в чистом виде — это процесс прежде всего экономический, задействующий энергию влечений. В остальных случаях мы будем иметь дело с пограничными процессами, связанными также с (потенциальным) возникновением тревоги и симптомов.
Третий постулат работы Фрейда не менее значим. Он гласит: «Торможение — это выражение ограничения функции Я, которое само может иметь разные причины» [5, с. 235]. Таким образом, от описания проявлений и следствий торможения мы переходим к анализу его причин.
Первая причина — это попытка избежать конфликта Я с Оно. Как пример, в некоторых ситуациях мы сталкиваемся с эротизацией органов, задействованных в выполнении тех или иных функций. Я отказывается от функций ходьбы, письма или игры на фортепиано, если сексуальная природа этих действий предстает в излишне неприкрытом виде и приобретает символическое значение (запретного) коитуса. Тогда, чтобы не предпринимать нового вытеснения (которое, очевидно, когда-то уже имело место, иначе выполнение этих функций не было бы запретным), Я прибегает к торможению. Вытеснение и его возврат предстает здесь более сложным способом решения психического конфликта, где участвует несколько инстанций, в то время как при торможении можно обойтись «меньшими силами» и просто попробовать подавить (затормозить) импульс влечения.
Вторая причина — стремление избежать конфликта Я со Сверх-Я. Я может всеми силами тормозить достижение собственного профессионального успеха или любых других целей, которые могли бы принести ему пользу или послужить основой для гордости или удовлетворения. В подобном случае в торможении осуществляется акт самонаказания, при условии что успех и достижения запрещены строгим Сверх-Я в качестве кары за какие-либо прошлые мысли или действия.
Интересный пример торможения мы встречаем в клинике меланхолии: если Я подавлено собственными переживаниями, невозможностью принять утрату и осуществить работу скорби, то в период меланхолии будет происходить торможение любых сексуальных функций, которые поспособствовали бы перенаправлению либидо на новый объект взамен утраченному. В ситуации меланхолии Я тормозит свои функции, чтобы не двигаться дальше и не разрывать собственной идентификации с (не)утраченным объектом.
Однако торможение может иметь место не только в отношении либидинальных импульсов влечения. Еще один значимый пример, который Фрейд вскользь упоминает, это периоды парализующей усталости у одного из его пациентов в то время, когда внутренне этот субъект предположительно испытывал сильные приступы ярости, которые по тем или иным причинам не мог проявить. Отсюда можно сделать вывод, что торможение имеет отношение к подавленной агрессии и феномену passage à l’acte (переходу к действию), возникающему в тех ситуациях, когда субъект не может больше терпеть и сдерживаться и начинает действовать (совершает акт агрессии, насилия, убийства или самоубийства). Причем нередко такие истории описываются очевидцами поговоркой «в тихом омуте черти водятся»: длительное сдерживание приводит к тому, что внешне тихий, незаметный и спокойный человек оказывается способным на неожиданные и неблаговидные поступки (отдельной темой для исследования подобных проявлений является феномен скулшутинга — вооруженных нападений учеников с целью мести своим одноклассникам и учителям).
Таким образом, в первой главе статьи «Торможение, симптом, тревога», занимающей всего несколько страниц, Фрейд дает следующие ориентиры для построения психоаналитической теории торможения:
1) необходимо отличать торможение от симптома и тревоги и определить его место в их ряду на основе тех изменений, которые происходят при этом в функциях Я;
2) важно понимать и учитывать весь спектр проявления торможений: от простого (зачастую даже неосознанного) отведения либидо от первоначального намерения осуществить функцию до невозможности закончить тот или иной процесс либо невозможности получить удовольствие от его окончания;
3) следует иметь в виду различные психические причины торможения, уходящие корнями в конфликты Я с другими инстанциями.
В связи с предложенной теорией возникает множество вопросов. Как описать процесс торможения с метапсихологической точки зрения? Можно ли в случаях торможения говорить о выгодах или побочных эффектах, и если да, то в чем они проявляются? Наконец, какое отношение все это имеет к клинике психоанализа и как следует в ней работать при встрече с феноменом торможения?
Торможение в свете психоанализа второй половины XX в.
Интерес психоаналитиков к данной теме усиливается во второй половине ХХ века. Ж. Лакан вписывает торможение, симптом и тревогу в конструкцию борромеева узла и называет их разновидностями Имен Отца, помещая торможение на стык Воображаемого и Символического [11]. Согласно этой теории, торможение имеет эффект предписания, запрещающего телу те или иные движения, действия или процессы. Сложность клиники торможения заключается в том, что оно является следствием вторжения воображаемого наслаждения, зашифрованного в некоем образе, в воображаемом отпечатке, накладываемом на тело. Образ в данном случае берет верх над означающим, он располагается вне смысла, но не вне значения (так как ключевое значение у него все же есть — запрещать). Воображаемое наслаждение не схватывается символическим, поэтому торможению так трудно приблизиться к разрешению, положить себе предел и вписаться в границы смысла. Как показывает клинический опыт, порой торможение — это своеобразная цена, которую платит субъект, чтобы функционировать вне психоза.
Р. Шемама в «Заметке о торможении, связанном с аналитическим лечением» упоминает, что торможение может быть вызвано конфликтом не только с инстанцией Сверх-Я, о котором писал Фрейд, но и с Я-Идеалом. Размышляя об особенностях переноса, автор пишет, что, «избегая позиционировать себя в качестве господина или единственного носителя знания, во всяком случае, в качестве Идеала, аналитик может лучшим образом создать такое место, где анализант сможет воспринять нечто из того, что обусловливает его желание и что Лакан называл “объектом а”» [7, с. 85]. Противопоставление объекта и Идеала, по мысли Шемама, способно вызвать торможение даже в условиях психоаналитического лечения, где «неделание» и откладывание решений является одним из условий прохождения анализа. Необходимо поддерживать зазор в переносе между первоначальной ориентацией на фигуру господина или Идеала и ориентацией на желание аналитика, поддерживающее желание знать анализанта.
В статье «Торможение и отыгрывание в Страсбурге» Ж.-Ж. Горог комментирует случай Маленького Ганса, чья фобия лошадей рассматривается Лаканом как отыгрывание, являющееся разрешением симптома. «Торможение указывает на предел, не позволяющий его пересекать, а означающее фобии благоприятствует трансгрессии этого предела. Означающее функционирует здесь как пограничный термин и исходя из этого оно позволяет как не пересекать этот предел, так и, наоборот, его пересечь» [9, с. 60]. В симптоме часто присутствуют элементы торможения (паралич, фобия, ритуалы), позволяющие субъекту чего-либо не делать, с чем-либо не сталкиваться. Тело в анализе тоже «затормаживается», так как оно представляет собой функцию, которая исходит из воображаемого.
Чтобы не блуждать в лабиринтах торможения, некоторые аналитики предлагают использовать аналитический акт как противопоставление [8] интерпретациям, действие против бездействия («простого говорения»). Отождествляя себя с собственным торможением в конце лечения, анализант «сможет распознать в нем предел дозволенного наслаждения» [10, с. 8] и выстроить новые границы со своим наслаждением.
П.-Л. Ассун в качестве парадигмального примера торможения предлагает сюжет о переходе Цезарем реки Рубикон. В тот момент Цезарь медлит, задаваясь вопросом, совершать ли ему этот переход, пересекать ли черту, что обернется необратимыми последствиями не только для него самого, но и для судеб всей страны. В ответ на колебания Цезаря появляется галлюцинаторное видение, подробно описанное Светонием:
Цезарь «настиг когорты у реки Рубикона, границы его провинции. Здесь он помедлил и, раздумывая, на какой шаг он отваживается, сказал, обратившись к спутникам: “Еще не поздно вернуться; но стоит перейти этот мостик, и все будет решать оружие”.
Он еще колебался, как вдруг ему явилось такое видение. Внезапно поблизости показался неведомый человек дивного роста и красоты: он сидел и играл на свирели. На эти звуки сбежались не только пастухи, но и многие воины со своих постов, среди них были и трубачи. И вот у одного из них этот человек вдруг вырвал трубу, бросился в реку и, оглушительно протрубив боевой сигнал, поплыл к противоположному берегу. “Вперед, — воскликнул тогда Цезарь, — вперед, куда зовут нас знаменья богов и несправедливость противников! Жребий брошен”» [3, с. 15—16].
Таким образом, основное состояние субъекта торможения, по мысли Ассуна, — это состояние неопределенности перед переходом, когда субъект медлит вместо того, чтобы действовать. Слово «inhibition» во французском языке связано с подавлением, угнетением, задержкой, сдерживанием, запретом и происходит от латинского глагола «inhibere» («сдерживать»), в свою очередь состоящего из приставки «in» («внутри, там») и глагола «habere» («иметь, удерживать, захватывать»). В такой интерпретации противоположностью субъекту «in-hibé» (субъекту торможения) будет субъект «ex-hibé», умеющий проявлять и воплощать свое желание вовне.
Метапсихологические аспекты торможения
Считать торможение лишь предваряющей, начальной ступенью защиты до момента образования симптома или тревоги — значит, недооценивать его истинные масштабы и психический потенциал. Торможение имеет собственный метапсихологический смысл, уходящий корнями в сложные перипетии экономики влечений.
Рассмотрим основные аспекты торможения в свете метапсихологии.
1. В ситуации торможения, внешне выглядящей как «ничегонеделание», внутренне затрачивается большой запас психических сил: именно на то, чтобы «не делать», тормозить проявление тех или иных импульсов. Это часто приводит субъектов торможения к состоянию физического бессилия: они еще ничего не сделали, а уже очень устали, даже не успев выбраться из кровати, — столь много энергии было потрачено на осуществление торможения.
Таким образом, торможение — это активный процесс. «Биологическая коннотация этого термина уведомляет нас о том, что там, где нынешнее употребление слова видит в нем ослабевание, в действительности торможение означает эффективное и непременное действие, на что также указывает физиологическая проблематика соотношения между нервным возбуждением и мышечным сокращением. Тормозить — значит вызывать нервное действие, предотвращающее или снижающее функционирование органа» [6, с. 36], — считает Ассун. Торможение лишь внешне выглядит как бездействие, а внутренне задействует работу множества психических механизмов. Ассун предлагает интересный образ для описания субъекта торможения: тот гребет против течения, чтобы не двигаться вперед, и потому быстро выбивается из сил. Следовательно, усталость часто становится экзистенциальным двойником торможения.
2. Задаваясь вопросом о торможении, необходимо определить, как именно оно осуществляется с экономической точки зрения. Если при вытеснении, как отмечает Фрейд, вытесняется только представление, то судьба аффекта может сложиться трояким образом: «либо влечение подавляется полностью, так что нельзя найти никаких его признаков, либо оно проявляется в виде так или иначе качественно окрашенного аффекта, либо оно превращается в страх» [4, с. 122]. Второй и третий варианты судьбы аффекта хорошо исследованы в психоанализе и связаны с образованием симптома (как деривата вытесненного, при котором аффект нагружает новое представление, что приводит к образованию новых символических связей) и тревоги (как разрядки аффекта через тело, без пристежки к новому представлению). Судьба первого аффекта, который просто «подавляется», вызывает много вопросов. Возможно, это и есть тот прообраз торможения, связанного с задержкой, с попыткой устранить сам импульс влечения.
3. В понятии торможения заложена функциональная двусмысленность: в своем минимальном воздействии торможение стремится к категории «нормальности», так как все субъекты в тех или иных ситуациях способны его испытать. Как сообщает Ассун, «”нормальность”, при внимательном рассмотрении, — это норма, регулирующая коллективное торможение; способ функционирования в соответствии с господствующим и предписанным образом торможения» [6, с. 33—34].
Очевидно, что не все импульсы Оно должны быть исполнены здесь и сейчас, соответственно, часть из них может быть заторможена на подходах к Я, чтобы не привести к конфликту между инстанциями. Однако Я имеет склонность поддаваться торможению и не останавливать его эффекты; зачастую оно захвачено торможением настолько, что вообще не способно действовать. Опасность заключается в том, что заторможенное Я потенциально способно быть поглощенным своей защитой и стать заложником собственных мер предосторожности. Только тогда мы можем говорить о переходе от нормы к условной патологии торможения, границы которой определяются каждый раз заново в каждом конкретном клиническом случае.
4. Для метапсихологического понимания утверждение Фрейда о том, что торможение происходит только в инстанции Я (в отличие от симптома и тревоги), во избежание конфликта с другими инстанциями, не представляется достаточным. Дело в том, что во время и после осуществления торможения другие психические инстанции вряд ли останутся в позиции незаинтересованных наблюдателей, и могут по-своему отреагировать на перераспределение психических сил, произошедшее вследствие торможения.
Например, инстанция Оно может усилить импульсы влечений, что приведет либо к снятию, либо к усилению торможения. А инстанция Сверх-Я, в свою очередь, может воспользоваться осуществленным Я торможением, чтобы извлечь из этого дополнительные выгоды, в частности, усилить свое влияние с помощью чувства вины, эксплуатируя мазохистские тенденции Я. С точки зрения современной психоаналитической клиники, еще одна парадоксальная неразрешимость понятия торможения заключается в том, что не всегда получается четко различить, где проходит граница между торможением как неспособностью действовать, обусловленной внешними или внутренними факторами, и торможением как наслаждением бездействием, где начинают выявляться вторичные выгоды. Воплощением последнего становится фигура Обломова из одноименного романа И. А. Гончарова.
Обломов, в отличие от своего предприимчивого друга Штольца, провозглашает неделание своей личной этикой, позицией, от которой он страдает, но которая удивительным образом приносит ему удовлетворение. Это пример субъекта, захваченного наслаждением (постыдным) торможением. «Нельзя с определенностью сказать, что Обломов ленив: он достаточно занят с утра до ночи, пытаясь выбраться из постели, учитывая, что порог внешнего мира совпадает с краем его кровати. Будучи анти-Цезарем, он ставит свою жизнь лагерем перед Рубиконом и не видит лучшего способа, чем разглядывать его в лежачем положении» [6, с. 39], — пишет Ассун. Голос «спи дальше» заглушает для Обломова звуки пробуждения и волшебный зов боевой трубы. В силу тех или иных обстоятельств ничегонеделание и отказ от реализации может стать жизненной и социальной позицией, что мы видим и в фигурах многих других персонажей.
Итак, способность тормозить — одно из основных свойств, заложенных в самой структуре Я (наряду с идентификацией с симптомом и умением подавать сигнал тревоги [5]). Как отмечает Ассун, «там, где тревога затопляет “я”, там, где симптом его отчуждает, торможение дает ему пространство для маневра, узкое, но в своем роде комфортное, за исключением того, что всем забитым существам приходится за это расплачиваться ежедневно продлеваемым неудобством. Существует “ограниченный нарциссизм” субъекта торможения, который шаг за шагом оспаривает свое жизненное пространство перед лицом посягательств Оно и Сверх-Я» [6, с. 43]. Будучи изначально вариантом защиты от психического конфликта, торможение само способно встроиться в работу психического аппарата и приводить к конфликтам иного рода, а также стать частью идентификаций Я, включаясь в способ жизни субъекта и его представления о себе.
Отсутствие торможения и его последствия
Представим субъекта, никогда не сталкивающегося ни с торможением, ни с другими видами подавления своих импульсов влечений. Он может проявлять их в свободной форме, руководствуясь только принципом удовольствия-неудовольствия и не обращая внимания на принцип реальности. Подобная фигура хорошо описана в теории психоанализа и известна под именем отца первобытной орды. Так, на другом полюсе торможения — праотец, чьей отличительной чертой можно назвать отсутствие торможения, удовлетворение любых капризов (импульсов влечения).
Ассун выделяет две фигуры — героя и преступника, — прописанных в культуре в качестве субъектов, которых ничто не может остановить и которые в своей миссии имеют право даже преступать закон (элементы идентификации с этими фигурами мы можем обнаружить в разных видах фантазмов). Различие между героем и преступником будет пролегать в том, что первый преступает закон ради (собственной веры в) других и ради последующего утверждения нового закона, а второй — ради себя и собственных импульсов влечений, где на месте желания и закона обнаруживается каприз.
И та, и другая фигуры представляются исключительными и пользуются большой популярностью в кинематографе и литературе. Примечательно, что обе фигуры в определенный момент времени способны испытывать нечто вроде полного изнеможения, бессилия, которое указывает на то, что пытаться воплощать собой абсолютный Я-Идеал — задача, неподвластная никакому смертному.
Герой при этом потенциально способен увидеть изнанку собственных действий: он находится под скрытым гнетом Другого, ради которого старается и который просто использует его в своих — зачастую корыстных — целях. Способен ли на это преступник — вопрос открытый; вероятнее всего, ответ на него будет зависеть от того, является ли преступник невротическим или психотическим субъектом, которому вообще неведомо понятие кастрации.
Заключение
Торможение, как следует из вышеизложенных постулатов, встраивается в систему защиты психики от прямого воплощения импульсов влечения, то есть указывает на наличие кастрации и запрета на наслаждение. Торможение, как и симптом, как и тревога, стремятся не подпустить субъекта слишком близко к вытесненному объекту-причине желания, не допустить встречи с неприкрытым Реальным.
Как мы уже отмечали, парадоксально, но индивида, проявляющего торможение, нельзя назвать в полном смысле бездеятельным (как это часто представляется извне, в том числе ему самому). «Субъект торможения, — пишет Ассун, — это тот, кто остается хронически замкнутым на стартере и, таким образом, кто постоянно “изображает” движение, которое в настоящее время невозможно» [6, с. 50]. Будучи субъектом бессознательного, субъект торможения «живет в удивительной темпоральности: с одной стороны, он бессилен себя антиципировать; с другой стороны, он не перестает “начинать”, что предполагает чрезмерно возбужденную, но бесплодную деятельность. На метапсихологическом уровне это порождает перипетии клиники торможения и дает определенные уроки для клиники симптомов. Все происходит так, как если бы субъект удерживал себя на непреодолимом пороге — или “придверном коврике” — перед осуществлением акта тревоги или проявлением симптома» [6, с. 50—51].
Так, торможение, симптом и тревога оказываются тремя возможными связками как между тремя регистрами (Воображаемым, Символическим и Реальным), так и между тремя инстанциями (Я, Оно и Сверх-Я). Они представляют собой различные пути обращения с аффектом и представлением и различные способы обходить психический конфликт (точнее, как-либо с ним обходиться).
Торможение может стать предваряющей ступенью тревоги или симптома, но может иметь собственный смысл и значение, разворачиваясь в логике «нормальности» либо «патологии». Более того, доставляя страдания субъекту, торможение может подключиться к циркуляции наслаждения и само стать его источником — невыносимым, но в то же время притягательным, от которого не так просто избавиться.
Сложность клиники торможения заключается прежде всего в том, что торможение, как и тревога, не имеет символического выражения, с которым можно было бы работать на уровне интерпретации. Требуется время, чтобы субъект связал торможение сетью означающих, на которые он сможет опереться. Помимо этого, необходимо, чтобы работа в анализе также задействовала регистр Реального — с помощью акта, а не интерпретации, так как прослеживается четкая связь торможения с наслаждением и захваченностью образом, не дающим телу себя проявлять. Купирование наслаждения и встреча с кастрацией становятся еще одним ориентиром в работе с субъектом торможения, если, конечно, он не решит поставить лагерь перед Рубиконом своей жизни, что тоже является нередким (и зачастую единственно возможным) вариантом бессознательного личного выбора.
Библиографический список:
- Вигарелло Ж. История усталости от Средневековья до наших дней. — М.: НЛО, 2024. — 552 с.
- Коэн Д. Неработа. Почему мы говорим «стоп». — М.: Ad Marginem, 2023. — 288 с.
- Светоний Г. Т. Жизнь двенадцати цезарей. — М.: Наука, 1993. — 368 с.
- Фрейд З. Вытеснение // Фрейд З. Психология бессознательного. — М.: ООО «Фирма СТД», 2006. — С. 111—127.
- Фрейд З. Торможение, симптом, тревога // Фрейд З. Истерия и страх. — М.: ООО «Фирма СТД», 2006. — С. 227—308.
- Assoun P.-L. L’infranchissable Rubicon. Le sujet de l’inhibition // La clinique lacanienne. — 2014. — № 2 (26). — P. 29—52.
- Chemama R. Note sur l’inhibition liée à la cure analytique // La clinique lacanienne. — 2014. — № 2 (26). — P. 81—86.
- Cordova N. Structure paralysée? // Champ lacanien. — 2017. — № 2 (20). — P. 39—45.
- Gorog J.-J. Inhibition et acting out à Strasbourg // Champ lacanien. — 2017. — № 2 (20). — P. 55—61.
- Josselin F. Liminaire // Champ lacanien. — 2017. — № 2 (20). — P. 7—8.
- Lacan J. R.S.I. (Séminaires: Livre XXII (1974/1975)). — Paris, 2002. — 212 p. 12. Milgram N. A., Srolof B., Rosenbaum M. The procrastination of everyday living // Journal of Research in Personality. — 1988. — № 22. — P. 197—212.
Автор: Вероника Валерьевна Беркутова
Статья из сборника трудов по материалам национальной научно-практической конференции «О взаимоотношениях психического и телесного в норме и патологии», которая состоялась в ВЕИП 9 декабря 2023 года. Сборник опубликован в Научной электронной библиотеке.
Психоаналитик, преподаватель ВЕИП