Год назад у меня состоялась переписка с молодым психоаналитиком, который заявил: “Прошлого – не существует. … Вы же не будете узнавать у родственников о прошлом человека, вычитывать что-то из истории болезни и т.п. Это все не является объектом психоанализа и откровенно бессмысленное занятие, и не имеет никакого значения”.
Услышать это от психоаналитика, для меня было большой и неприятной неожиданностью…
Останавливая, рвущийся наружу поток оценочных суждений, хочу представить читателю конкретный случай, в котором травма рождения также не имела для аналитика никакого значения, а поэтому была проигнорирована. Это привело к отходу аналитика от истории жизни и болезни пациентки, потере психоаналитической инициативы, и привело к частично-ошибочному толкованию симптомов, а пациентку к частично приемлемым результатам.
Речь идет о тридцати четырёхлетней женщине-истеричке по имени Жаннет, перенесшей к этому возрасту семь операций.
Знакомство с этим случаем подвело меня к мысли, что ни одно нарушение локомоторных функций Жаннет не являлось следствием психогенной травмы, и ни одну операцию на ее опорно-двигательном аппарате нельзя было заменить психоанализом – все они имели исключительно органическую природу, а началом всех этих страданий послужила физическая травма рождения.
Но утверждая это, я не отрицаю того, что здесь имел место и психический компонент травмы рождения, который, однако, был недооценен, а его актуальность в анализе была подменена эдиповым комплексом.
В настоящей работе я не буду касаться темы эдипова комплекса, а буду исследовать только те аспекты случая, которые относятся к психофизическим переживаниям как внутриутробного периода развития, так и периода рождения. Считаю, что именно они остались вне поля зрения психоаналитика и именно ими я обосновываю свое понимание причин возникновения страданий Жаннет.
***
В заключительной части своей работы И. Ж. Ронжа пыталась передать нам удовлетворение от «потрясающих» изменений во всей личности Жаннет, которые она увидела и посчитала последствиями психоанализа. Я никаких изменений не заметил. Они или не были отражены в работе, либо отсутствовали вовсе. Все положительные изменения общего вида Жаннет, которые отметила Ронжа, я считаю следствием счастливого совпадения хобби, профессиональной деятельности и невротических желаний.
Можем ли мы считать, что “уравновешенной особой”, как ее назвала мать воспитанника, Жаннет стала в результате психоанализа, если все это уже было до начала самого анализа?
Если мы присмотримся к истории жизни и болезни Жаннет, то увидим, что с самого начала своей сознательной жизни она чувствовала себя комфортно со стариками и детьми; предпочитала ухаживать за больными, а не играть, как это делали в свободное время другие дети. Еще до психоанализа она самозабвенно ухаживала за своими племянниками и за детьми в тех семьях, где она работала гувернанткой.
История Жаннет показала, что еще ребенком она знала, чего хочет от жизни. Знала, но не осознавала. Ее скрытые мысли были выявлены доктором З. без всякого анализа. Он правильно проинтерпретировал ее симптомы, когда сказал, что “ее намерение оставаться в постели и более не подниматься, вызвано желанием укрыться от активной жизни и таящихся в ней опасностей, оставаться маленьким ребенком возле своих родителей и позволять им нежить себя”. Не сделал он малого – не задал себе вопрос, почему этот ребенок с самого рождения не только не хотел ходить, но и покидать постель. Жаннет сидела в своей постели, как несушка, высиживая не видимые остальным яйца. А то, что именно после этой психотерапевтических интервенций, как я считаю, жизнь Жаннет стала потихоньку меняться, указывает на причину и следствие, которые были скрыты от окружающих.
Здесь можно задаться риторическим вопросом, можем ли мы сказать, что психоанализ Жаннет избавил ее от инфантильных защит немощи, если после него она стала принимать самое активное участие в формировании аналогичных защит у других детей, окружая их своей заботой.
Пусть это прозвучит цинично и биологически жестоко, но ухаживая за немощными, она не “позволяла” им “вставать на ноги”, обслуживать себя самостоятельно, ухаживать за собой, развиваться одним словом: она консервировала их состояние, превращала их в форму ранней Жаннет, месяцами лежащей в кровати.
Сколько потребовалось этим детям времени, чтобы они поняли, что в этой жизни они должны добиваться всего сами. Если верно выражение что в семье невротиков – все невротики, а в семье психотиков – все психотики, то оно особенно справедливо и ко всем детям, находящихся на попечении у таких личностей, как Жаннет.
История случая
Из истории случая нам известно, что к моменту первой встречи с психоаналитиком Жаннет исполнилось 34 года. Это была кроткая, неуверенная и боязливо-застенчивая женщина, обладающая осунувшимся лицом, с блуждающим взглядом, с нервными движениями головы. В ее образе было что-то инфантильное, не согласующееся с ее возрастом.
Она жаловалась на приступы, которые начинались с резкой (“внезапной и неистовой”) головной боли, в этот момент ей становилось жарко, она задыхалась, ноги ее подкашивались, она не могла держаться на ногах, а ее правое бедро охватывалось болезненной судорогой. Иногда эти приступы сопровождались потерей сознания. После приступа девушка с трудом приходила в себя и в состоянии полнейшего изнеможения засыпала. Пробудившись, она чувствовала себя разбитой (“в плачевном состоянии депрессии и общего потрясения”). Кроме, описанных выше приступов, она жаловалась на страхи “всего”: шума, слов, вида предметов, прохожих (особенно мужчин), машин… Все это могло стать причиной приступов ужаса, которые сами сопровождались картинами временного безумия. Она “почти не спит, плохо ест, у нее случаются отвращения к пище, тошнота и частая рвота”.
Тот, кто увидит в этих приступах нечто схожее с эпилептическими припадками, заподозрит, вероятно, и психологические проявления травмы рождения.
История жизни
Из личной истории Жаннет нам известно, что родилась она раньше срока, семимесячной, посредством акушерской операции наложения щипцов.
О том, как протекали годы ее раннего детства, нам ничего не известно,
В возрасте девяти месяцев она обожгла кипятком правое (!) бедро, а позднее обожгла эту же ногу (как я понял) огнем из камина (не вдаваясь в подробности того, почему короткой была левая нога, а до земли носком еле доставала правая, остановлю внимание читателя на более важном факте того, что ходить девочка начала поздно, в 18 мес.).
В возрасте пяти лет она впервые подверглась наркозу, после которого вошла в состояние сильного возбуждения.
В семилетнем возрасте она подверглась насильственным действиям со стороны неизвестного мужчины (в настоящей работе я не буду приводить эту историю и опираться на нее, поскольку считаю, что причины состояния Жаннет относятся к более раннему периоду; не буду исследовать и способы, и методы медицинского лечения локомоторных нарушений).
В этом же возрасте во время приема морских ванн, девочку внезапно охватила лихорадка, сопровождаемая бредом (было ли это после того или до того, как она встретила на пляже насильника (Лысого), из случая не ясно).
В десятилетнем возрасте Жаннет изолируется от родителей (попадает в пансионат в Берке), в котором ее состояние улучшается, а локомоторные нарушения частично нивелируются (при ее воссоединении с семьей, прежние нарушения возвращаются).
В семнадцать лет она повторно подвергается наркозу, который тяжело переносила, и после которого у нее стали возникать приступы удушья. В течение девяти месяцев она оставалась в гипсе.
В этот же период Жаннет переживает сильный моральный шок, связанный с замужеством сестры. Ее отправляют во Францию, но состояние Жаннет не улучшается, а напротив, она становится буйной и получает диагноз истерии и рекомендации по ее лечению посредством гипноза. Гипнозу Жаннет не поддалась: из-за сопротивления: ее невозможно было усыпить. С чрезмерной нервозностью боролись постельным режимом и холодным душем.
В результате такого лечения ее состояние ухудшается – у нее исчезают месячные, а на лбу появляется опухоль. В конце концов, девушку отправляют в деревню, где она участвует в уходе и воспитании за маленькими племянниками (там ей становится лучше). Как только дети уезжают, ей становится хуже.
Вскоре Жаннет уезжает в Италию, для воспитания трудного ребенка, которое она выполняет в течение года к “полному удовлетворению заинтересованных лиц”.
Очень интересным в случае Жаннет мне кажется совпадение возрастных периодов, кратных девяти: в девять месяцев она обожгла ногу кипятком; в восемнадцать месяцев начала ходить; восемнадцать месяцев провела в постели; девять месяцев в гипсе; в восемнадцать лет перенесла детское заболевание – корь; в восемнадцать лет попытка самоубийства.
На этом можно было бы остановиться, но у нас имеется еще два срока, но уже семимесячных, которые совпадают с фетальным возрастом рождения Жаннет, – это эпизод на пляже и в ванной (приступ).
Семья
О матери Жаннет ничего конкретного не известно, кроме того, что она делала все, что ей рекомендовали, что должна была сделать мать (не имеющая специального медицинского и психологического образования) для своего больного ребенка. Но материнской любви я здесь не увидел.
Отец, как мне кажется, не принял ребенка, в своих нежных чувствах дистанцировался от младшей дочери. Что явилось причиной такого поведения, остается только догадываться, и эту догадку я изложу чуть ниже, когда коснусь темы “нерожденного мальчика”.
Жаннет имела сестру Лили, которая была на четыре года старше ее самой. Спали они в одной комнате на двух, соединенных вместе кроватях.
О бабушках и дедушках вообще ничего не известно.
Поскольку из случая не следует большего, могу только предположить, что внутрисемейная обстановка родительской семьи желала лучшего.
Приступы и начало психоанализа
Свой первый сеанс психоанализа Жаннет начала с “большого” приступа: во время которого она металась на диване, вздыхала, вертела головой, краснела и выкрикивала: “Мне жарко, я задыхаюсь!”; ее взгляд мутнел, а зрение (видимость) упало, болела голова, ее тошнило, возникали конвульсии, она сжималась и дугообразно изгибалась на кровати, формируя опистотонус. Закончился приступ бурными рыданиями.
Как я понимаю, в этом приступе мы должны увидеть внешние проявления внутренних процессов. И поскольку внешние проявления были только что продемонстрированы, осталось понять, что происходило в момент приступа в психическом аппарате бесящейся Жаннет.
О тайном сценарии приступа, поскольку оно находится в ассоциативной связи с приступом и скрывалось сильным сопротивлением, мы можем узнать из ее сновидения.
Но прежде чем я продолжу разговор о сновидении, я хочу обратить внимание читателя на то, что в этом приступе я вижу картину смены одной личности Жаннет на другую.
К этой теме мы еще вернемся.
Сновидение о приемном ребенке
“Я нахожусь в яслях. Кто-то, глядя на меня, говорит: “Тот ребенок вон там, это, должно быть, ее ребенок; так он похож на нее! Я в ответ: “Нет, это мой приемный ребенок”. Мне не хотят верить. Тогда я даю ваш адрес и адрес д-ра З., для того чтобы вы подтвердили, что я сказала правду”.
Интерпретация сновидения о приемном ребенке
Это сновидение подтверждает мою мысль о том, что Жаннет в своей воспитательной практике должна была создавать себе подобных.
В этом сновидении я вижу прокрустово ложе, через которое пропускаются дети. Они растут и развиваются до тех пор, пока не станут похожими на Жаннет.
Я мог бы сейчас сделать предположение, что этот ребенок, есть альтер личность самой Жаннет, но воздержусь пока и сделаю это чуть позже.
Ее потребность сослаться в этом деле на, имеющиеся у нее авторитеты (доктора З. и психоаналитика), подтверждает существование у нее бессознательного несогласия с подобной формой воспитания. Ведь теперь она воспитывает не так как хотела бы она, а так, как воспитывали ее саму, как воспитывали, лечили и ухаживали за ней авторитеты из ее детства.
Чем не невротическая ситуация?
Сновидение о поступлении на службу
С тем же самым ребенком на руках я пробегаю длинную дорогу. Я оказываюсь перед красивым домом; это детский приют. Меня встречают монахини. Мне вновь говорят о том, что ребенок похож на меня, но я объясняю, что нашла его, что он не мой. Я прошу принять меня на службу в приют, и мне выдают униформу. Я с радостью сбрасываю мою прежнюю одежду (символ обновления). Я скидываю мою износившуюся обувь и обуваюсь в сандалии, одеваюсь в униформу сиделки; затем засыпаю совершенно одетой. И мне так хорошо после этой долгой ходьбы!”
Проводя свои интерпретации, И.Ж. Ронжа писала: “Одеяние (фартук) – очевидно не “замаскированный” компромисс: именно в фартуке она чувствовала себя уютно, поскольку именно в нем ребенком она однажды понравилась своему отцу: “Только в фартуке она чувствует себя хорошо”, – сказал он. Тем не менее, прогресс неопровержим, он заключается в отказе от “отцовского ребенка” (усыновленный ребенок, найденный ребенок!)”.
Я не могу понять, откуда такое предположение и на чем основана эта интерпретация. Я думаю по-другому.
Из сновидения о приемном ребенке следует, что Жаннет взяла ребенка из яслей, прервав при этом один период его развития (Увидит ли кто-нибудь в этом аналогию с ее собственным преждевременным рождением?).
Длинная дорога является символом многих усердий, посредством которых она сделала из него свою копию (Помните, она говорила про ребенка: “Он заменит меня”?).
Во сне она перенесла этого ребенка в другое учреждение для дальнейшего развития. Она не выпустила его на полянку погулять, что сделать во сне достаточно просто, и не выпустила его полетать, – она отвела его в другое учреждение, где воспитатели ходят в униформе.
Из чего я могу сделать вывод, что к самостоятельной жизни этот ребенок оказался не готов. А поскольку, этот ребенок заменяет саму Жаннет, я делаю вывод о том, что она сама еще не готова к самостоятельной жизни, хоть и стала директором учреждения. Ей по-прежнему нужны авторитеты: что говорит об отсутствии у нее собственного взгляда на существо вопроса. Она готова им беспрекословно подчиняться, и поэтому “с радостью” переоделась “в униформу сиделки” и переобулась в сандалии (сделала все, что от нее потребовали). А затем, заснула “совершенно одетой”: как бы отключилась в ожидании поступления новых требований.
Хотелось бы, чтобы читатель обратил внимание на этот психотический клубок – “просила принять на службу, переоделась, переобулась и заснула”. Все выглядит так, как будто произошел сбой в некой программе. А поскольку всякий такой сбой я объясняю несогласованной работой всех компонентов “Я”, у меня не остается ничего иного, как предположить эту же “поломку” и в данном случае.
Иными словами, мы видим, что психотический компонент может существовать и в сновидениях. Собственно, в этом нет ничего странного: – в бессознательном противоположности сходятся. Другое дело, что они не только не конфликтуют, но и удовлетворяют (делятся удовольствиями) друг друга. На это указывает то, как заканчивается это сновидение, а оно выражает долгожданное успокоение: “мне так хорошо после этой долгой ходьбы!” Поскольку удовлетворение возникло во сне, я отношу его к фетальным переживаниям.
Давайте, обратим внимание на обувь, в которую переобулась Жаннет. В начале прошлого века сандалии носили и взрослые, и дети. У взрослых дам, кроме сандалий имелось еще несколько пар обуви, которые мы называем туфлями. Однако в сновидении в качестве обуви, соответствующей dress code сновидения о службе, использовались сандалии, что указывает нам на возраст, которого коснулось это сновидение. Оно (сновидение) через сгущение темы обуви, объединило в детский и возраст ребенка, и ее самой.
Мы помним, что сновидение выражает скрытые от сознания желания посредством мыслей, содержащих противоположное значение. Скрытые от сознания – бессознательные. Так мы выходим на то, что в бессознательном Жаннет все еще живо то самое желание, о котором ей говорил доктор З.: “Оставаться маленьким ребенком возле своих родителей и позволять им нежить себя”. И в этом смысле психоанализ ничего не изменил, да и изменить ничего не мог, поскольку вообще прошел мимо первотравмы, закрутившей вокруг себя жизнь Жаннет.
Я думаю, что, если мы имеем во сне движение в прошлое, значит, мы должны думать о том, что речь идет о векторе регрессии, который направлен дальше того периода, который снится. Сон приснился взрослой Жаннет, и снилось ей “сандальное” детство, где все дети ходят в одной униформе.
Вывод напрашивается сам собой. Речь идет о регрессии до фетального (дотравматического) уровня, иными словами, о скрытом желании оставаться в матке плодом, где можно быть “совершенно одетой” и голой одновременно. В матке мы все были в одеты в “униформу”, что и означает фетальную оболочку (оболочку детского места, рубашка), которая делает всех одинаковыми.
Сновидение о “несчастных малышах”
“У меня белые волосы. Я нахожусь в учреждении для бедных детей. Все эти несчастные малыши вокруг меня, мы украшаем большую рождественскую елку. Когда я думаю о прошлом, я говорю себе: “Боже мой! Вы и д-р З. Приглашены, вы собираетесь прийти: вокруг царит большая радость, все меня благодарят”.
Именно это восклицание (Боже мой!), выдает неожиданность встречи у рождественской елки (“в детстве”), где в кругу “несчастных малышей” оказались они все, чтобы убедиться, что ничего не изменилось: психоанализ оказался бесполезен и его к “всеобщей радости” требовалось прекратить (он ходит по кругу).
Но, как здесь не коснуться еще одной ассоциации, которая вскрывает отношение Жаннет к ментальным (психоаналитическими) способностям “гостей”. Не видит ли она место своих гостей в кругу “несчастных детей”? Не о восстановлении ли «справедливости» мы должны подумать, прочитав ее слова: “Вокруг царит большая радость, все меня благодарят”. Понятно, что благодарят за изоляцию, но кого и от кого?
***
Я исхожу из того, что в периоде фетального развития у плода и его матери существует единый психический аппарат. Этому аппарату я дал имя “Мега-Я”. В функцию этого аппарата входит обучение и развитие способности психического аппарата плода использовать и утилизировать (конденсировать, консервировать, контейнировать) в форме фетальных образов (воспоминаний) всю ту психическую информацию, которая поступает к нему в форме загрузок. И эта работа психического аппарата осуществляется ежесекундно, независимо от того в каком состоянии сознания находится плод. Фактически речь идет о памяти тела. Посредством этой же временной структуры психики, как я думаю, происходит “перекачивание” необходимой для вида и рода биологической информации от матери к плоду. В момент отделения плода от матери “Мега-Я” исчезает, но в психическом аппарате каждого из разделенных остаются некие воспоминания о существовании друг друга, которые проявляются в форме взаимной (родственной) тяги. В дополнении к этим воспоминаниям у новорожденного от плода остаются некие воспоминания, которые со временем (при регрессии) актуализируются и превращаются в убежденность о всемогуществе и всесилии, об исключительности, о способности читать чужие мысли, о неких знаниях, которые были дарованы свыше. Короче, речь идет о тех проявлениях, которые при их высокой актуализации я, вслед за М. Кляйн, называю параноидными или шизоидными симптомами.
Но эти воспоминания возвращаются не только в форме психических, но и локомоторных эквивалентов. Именно такими эквивалентами воспоминаний в случае Жаннет выступали ее приступы. В сновидениях Жаннет это особенно хорошо продемонстрированно. Кроме того, что эти воспоминания “вываливались” со своего ложе во время приступов, они появлялись еще и в более мягкой форме поведения, которую окружающие воспринимали как обычную.
Если попытаться довести до понимания свою мысль другими словами, то я имею в виду, что любой внешний процесс имеет в психическом аппарате свое внутреннее (зеркальное) сопровождение и, наоборот, психические процессы снимают с себя излишки психической энергии, превращая ее в физическую. Отсюда симптомы физического возбуждения при психозах. А поскольку энергия снимается с психического компонента организма и перекладывается на физический, я делаю предположение о том, что психический и физический компоненты психоза находятся в ассоциативной связи, а значит, сами являются подсказками форм проявлений друг для друга.
Читатель может задать вопрос, а как узнать, что происходит в психическом аппарате, когда еще нет тех буйств и приступов, которые пугают окружающих и делают необходимой госпитализацию, когда все происходит мягко, незаметно и для окружающих, и для самого человека.
Отвечу, нет других путей, кроме как освоить для этого определенную сумму знаний на других примерах. А когда критическая сумма этих знаний накопится, в голову придет и понимание, происходящих в человеческой психике процессов. Это понимание основано на том, что симптомы развиваются и зреют: самые крайние формы проявления симптомов и форм поведения еще вчера могли быть не такими яркими и не такими «крикливыми», а поэтому заметными, но они были. Зная о том, как выглядит «зрелая» форма симптома, мы можем увидеть и его нимфу. К примеру, параноидные и шизоидные позиции детства (М. Кляйн), могут стать основой для аналогичных симптомов в более позднем возрасте.
***
Вернемся к случаю Жаннет. Из него мы знаем, что жила была семья, как писал Л.Н. Толстой, “счастливая одинаково”. В этой семье уже четыре года росла девочка Лили; мать отходила шесть месяцев беременности и перешла на седьмой; отец занимался своими делами. Но все резко изменилось, когда, как я считаю, родителям захотелось лучшего. А, как говорит народная мудрость: “Лучшее – враг хорошего”. Родители добились своего, у матери отошли воды и на два месяца раньше положенного срока начались роды, в результате которых на свет появилась Жаннет.
Думаю, что эти роды стали тем самым ошибочным действием, которое скрывает за собой истинное, возможно, даже не вытесненное желание не иметь больше детей.
Кто играл в реализации этого сценария (преждевременных родов) первую партию – сама Жаннет, еще в утробе понявшая нежелательность своего появления на свет (желание остаться в маленькой комнате), или ее родители, с высокой долей вероятности установить уже не удастся. И даже навязчивое “восстановление” Жаннет девятимесячных сроков, ничего не меняет, и не может свидетельствовать ни за, ни против того, что инициатором рождения была она сама.
Здесь я должен хоть как-то объяснить свою категоричность, а для этого должен предложить читателю свою версию событий, которая, впрочем, ничего уже изменить не может.
Раньше женщины знали, что, не имея лучшего, регулировать численность детей можно было посредством усиления во время беременности частоты и интенсивности половых актов. Отголосками этих знаний стали строчки практических руководств по акушерству и гинекологии, содержащие полные или частичные запреты на ведение половой жизни в тех семьях, где риск выкидышей и преждевременных родов достаточно высок и, в которых появление ребенка – желательное событие.
Судя по всему, семья Жаннет являлась обеспеченной, что предполагало не только доступ к необходимым знаниям из книг по акушерству, но и доступ к самим носителям этих знаний, врачам. Но, как я думаю, своим правом они не воспользовались, сославшись на некую психологическую травму, которую они назвали “потрясением от скорби”. Отсутствие у И.Ж. Ронжи упоминания объекта этой скорби, подталкивает меня сделать вывод, что скорбь является рационализацией, в которую не поверила и сама Ронжа. Могу предположить, что скорбью явилось “ожидаемо-неожиданное” излитие околоплодных вод.
Обратим внимание на самый первый случай приступа, который был продемонстрирован Жаннет в первый же день психоанализа. Не искушенная еще в способах сопротивления и защитах, Жаннет сразу же продемонстрировала причину своего состояния. Ее приступ начался сразу после того, как психоаналитик предложила ей лечь на диван.
И.Ж. Ронжа проинтерпретировала этот случай, и поэтому он не требует новых интерпретаций, но я не могу не сделать одно добавление от Ш. Ференци, который писал, что психоаналитическая ситуация напоминает собой эмбриональное состояние. Таким образом, получается, что в самый свой первый приход Жаннет намекнула аналитику на то, что причина ее страдания находится в ее фетальном периоде.
Конечно, в такой ситуации я бы обязательно поинтересовался тем, как проходила беременность матери; были ли угрозы прерывания беременности; желанной ли была беременность; поинтересовался бы историей рода в этом контексте; кто явился объектом скорби. Иными словами, я сделал бы все, чтобы как можно больше узнать о прошлом этой семьи, обо всем том, что никак бы не заинтересовало того молодого психоаналитика.
Поскольку приступ указал нам на вовлеченность в процесс фетального периода, я увидел некоторое сходство его и с моментом родов, и с переживаниями плода, переживающего собственные роды.
Предполагаемую связь с фетальными переживаниями оставим в покое, и обратимся к тем разъяснениям, которые последовали от Жаннет, которые и подвели меня к теме родов. В этой связи примечательным считаю еще один момент. Сразу после пересказа сновидения о гробах, у Жаннет развивается “второй приступ, который похож на первый, после которого утомленная она надолго засыпает и уходит нетвердой походкой”.
В этом поведении Жаннет я вижу проявление пульсирующего характера регрессии, сначала, до фетального (засыпает), а затем и детского (нетвердая походка) периода. Зачем она регрессировала до фетального периода и возвращалась в присутствии психоаналитика, мы поймем, если вспомним, что дикое животное, нуждающееся в человеческой помощи, но не умеющее говорить, своим поведением (чередующимся появлением и исчезновением) ведет человека к тому месту, где происходят важные для него события. Своим поведением Жаннет уподобилась такому животному, а своим “исчезновением” из сознания пыталась показать то место в своем психическом аппарате, где происходят и все еще бурлят те переживания, которые являются причиной ее поведения.
Размышляя о пульсирующем характере приступа, я подумал о том, что эти поступательно-возвратные действия (пульсация) напоминают мне спортивное состязание – бег, во время которого лидирующее положение занимает то одна, то другая личность. А поскольку каждая личность имеет свои приоритеты, степень развитости и т.д. и т.п., то при смене лидера мы и наблюдаем изменения характера внешних проявлений.
Как пишет И.Ж. Ронжа, во время второго сеанса пациентка попыталась снова продемонстрировать свой приступ, но под энергичным запретом аналитика, вынуждена была от этой формы рассказа о природе своего состояния отказаться.
От себя скажу, что я позволил бы показать пациентке все, что она хочет, а когда она стала бы повторяться, стал бы выводить на другую (языковую) форму коммуникации.
***
Аналогичный эпизод мною был обнаружен в истории семьи Жаннет. Это следует из ее воспоминаний, когда она имела возможность наблюдать за интимными отношениями своих родителей.
Остановимся на них.
Ронжа И.Ж. пишет: “К пяти годам, находясь в комнате своих родителей, когда она была в гипсе и плохо спала, так, что при этом никто об этом не догадывался, ей представился случай все хорошо видеть! Она услышала, как стонет, жалуется мать… “стало быть, папа сделал ей плохо?” – кровать скрипела – “Мама умрет!”
В комнате светил ночник; она видела смутно… отец выбросил подушку… От страха Жаннет спряталась под одеяло. Она помнит восклицание своей матери: “Мне жарко!” (Те же слова, с которых больная регулярно начинала свой приступ!) То же самое восклицание она часто слышала из уст своей матери в период, когда та вынашивала “младшего братика”, так и не родившегося. (Соответственно, это восклицание также зафиксировалось в больной голове, как симптом беременности). Даже сейчас, когда она видит, что у матери прилив крови к лицу, она безумно боится!
Зададимся вопросом, а чего она боится, видя прилив крови к лицу матери, уж не отброшенную ли вон подушку?
Прошу читателя задуматься над фактом ассоциативного соседства воспоминаний о младшем братике, который так и не родился, и родительских сексуальных отношениях, свидетелем которых была пятилетняя девочка и отброшенной подушке. Не аналогичные ли этим отношения между родителями выступили в роли “сильного потрясения (скорби)”, запустившие процесс родов самой Жаннет? Как следует из ее воспоминаний, своими интимными отношениями они не пренебрегали даже в период вынашивания мальчика.
Я не могу принять такую форму поведения за легкомысленную, а значит, именно таким образом они регулировали численность членов своей семьи. Сам я считаю, что новая беременность была нежелательна и родители “работали” над тем, чтобы ее разрешить, “отбросить, выбросить подушку”.
История появления на свет самой Жаннет не оставляет сомнений относительно той участи, которой ей удалось избежать.
В этом месте я хочу обратить внимание читателя на схожесть сексуальных переживаний матери (из воспоминаний Жаннет) и проявлений ее приступов. Так же, как одна во время коитуса, а другая во время приступа, эти две женщины испытывали чувство жара, обе метались в постели, обе вертели головой о подушку, обе краснели, обе вскрикивали, обе задыхались, у обеих мутнело в глазах и рассеивалось сознание.
Но были и различия. Жаннет после такого приступа чувствовала себя разбитой (“в плачевном состоянии депрессии и общего потрясения”), ее мучили головные боли и тошнота, она искала помощи.
И еще: одна воспроизводила все это в момент сексуальных переживаний, а другая, в период сексуального аскетизма. Но почему у другой были те же самые симптомы?
Возможно, здесь имеется феномен “списывания” одних симптомов, но как быть с другими, такими, как головная боль, тошнота, разбитость, которые были тут же по соседству, в ассоциативной связи с моментом? Эти-то симптомы она у кого “списала”? Разъяснения этого вопроса содержатся в словах, “когда она видит, что у матери прилив крови к лицу, она безумно боится”. Таким образом, причиной ее страха может быть избыток или недостаток поступающей крови, а вместе с ней и кислорода – причины симптомов удушья и борьбы с ним.
Думаю, что она боится своих бессознательных воспоминаний о “подушке”, в роли которой уже успела побывать. Она боится возврата переживаний, когда у нее у самой прилив крови к голове, вызывал головную боль и тошноту (забегая вперед, поясню, что, возможно, речь идет о моменте, когда тело Жаннет уже родилось, а голова оставалась в родовых путях).
Есть еще одна группа вопросов.
Как известно Жаннет и Лили спали в одной комнате. Лили, рожденная раньше Жаннет, раньше должна была столкнуться с теми же проявлениями родительской жизни, с которыми в свое время столкнулась Жаннет, но из Случая это не следует.
Как это объяснить? Почему токсичными родительские отношения стали только для одной девочки? Почему, при свойственном детям любопытстве, звуки родительских отношений караулила только Жаннет, а Лили при этом безмятежно спала в своей кроватке?
Думаю, что дело не в том, что Жаннет все это слышала, а в том, что все это она переживала сама. Она не “списывала” у матери симптомы, а воспроизводила симптомы своего удушья. Другое дело, что симптомы ее состояния перемешивались с симптомами материнского состояния. Думаю, что именно это сочетание загрузок из двух источников: от своих ощущений и ощущений матери, поступающих к плоду и через систему “Мега-Я”, усилило токсичность этих загрузок. Мы это поймем, и нам все станет ясно, если вспомним причину, по которой так и не смог родиться ее братик: он не смог справиться с тем удушьем, с которым смогла справиться Жаннет.
Не буду деликатничать, и ходить все кругом да около – Жаннет тоже не должна была родиться, она должна была стать, как и ее брат “подушкой”. Но ее организм оказался крепче намерений ее родителей, она осталась в матке, откуда ее вынуждены были доставать уже с помощью акушерских щипцов.
Таким образом, как я считаю, и появилось сновидение на “вокзальную тему”, в котором она передает своего ребенка родителям.
Но прежде чем я перейду к толкованиям сновидения, я хочу отметить еще один момент отсутствия у Лили “настороженности”: ее отсутствие может объясняется тем, что первая беременность была желанная и родители в это время вели себя более благоразумно.
Сон о поезде
“Большой поезд, весь украшенный белыми цветами, останавливается на вокзале. Отправление назначено в полночь. В поезде много пожилых дам и детей. Я нахожусь в поезде, а мои родители на перроне. Через дверь я передаю им ребенка, маленькую девочку. Вокруг нее говорят: “Она походит на вас!” И я отвечаю: “Да, она заменит меня”. Пока затягивается рождественская песня, поезд трогается и убыстряется, убыстряется! Вдруг внезапно я проваливаюсь в огромную дыру, я покрыта трупами, это могила – я задыхаюсь … и просыпаюсь”.
Сновидение о гробах
“Я кладу маленький ключик на ночной столик для мадемуазель М.Я. в кровати: гробовщики приходят меня укутать в саван и кладут меня в стеклянный гроб. Я чувствую себя очень стесненной. Гроб поднимают по длинной лестнице и с вершины его опускают в воду. Я хочу спать, когда я посплю достаточно, мадемуазель придет за мной. Вода проникает в гроб, и я задыхаюсь. Я в ужасе просыпаюсь”.
Рассказав свое сновидение Жаннет добавила, что “всегда видит смерть у подножия кровати …, что с нее довольно, что она хотела бы быть в маленькой комнатке совсем одна…”.
Символы поезда, вокзала и его остановка мною понимаются как символы некоего процесса, концовкой которого будут цветы (судьба нерожденного младшего брата это подтверждает). Этот процесс пролонгирован во времени и после остановки предполагается его дальнейшее движение (отправление), в чем я вижу повторяемость процесса – периодичность сексуальных отношений, за которыми скрывается периодичность наступления удушья.
Поскольку в сновидении речь идет на “вокзальную” тему, все это дает мне возможность взглянуть на весь процесс глазами плода. Эта символика поддерживается вагонами (поезд); обилием пожилых дам и детей; двумя пространствами (внутренним и внешним); передачей ребенка из одного пространства в другое; девочкой, похожей на мать, которая должна ее заменить; темой Рождества; головокружением, в котором я вижу ухудшение общего состояния и потеря сознания (поезд трогается и убыстряется, убыстряется; внезапный провал в огромную дыру; обилием трупов; осознанием того, что это могила; нехваткой воздуха (я задыхаюсь) и самими родами (просыпаюсь).
Большое количество пожилых дам, детей и трупов, а также могила, указывают на некую “маточную” память, которая настойчиво заявляет о себе, но о механизмах работы которой я могу только догадываться. Слова “я задыхаюсь и просыпаюсь” указывают на переживание плодом удушья, потери сознания и возвращения в него (травма рождения). Тема внутриутробной смерти, которую Жаннет чудом удалось избежать, наиболее отчетливо изложена во втором сновидении и не требует каких-либо интерпретаций.
Сновидение с передачей ребенка указывает на роды. При этом, что чуть позже было замечено и самим аналитиком, ребенок означает саму Жаннет в двойном образе, в образе матери и новорожденного ребенка, что, собственно, и наталкивает на мысль об общем матери и плода психическом аппарате (“Мега-Я”).
Таким образом, уже на самом первом сеансе Жаннет симптомами своего приступа указала своему аналитику на ту причину, которую и нужно было принять за источник ее симптомов.
Последние минуты фетальной жизни Жаннет
А теперь хочу попросить читателя на некоторое время переключить свое внимание на роды Жаннет.
Из ее случая нам известно, что родилась она недоношенной, семимесячной девочкой посредством наложения акушерских щипцов. Следует предположить, если учесть “песочную” тему в воспоминаниях Жаннет (что говорит от длительного безводного периода), ее околоплодные воды отошли преждевременно. А поскольку родовая деятельность началась раньше, чему способствовал пережитый матерью стресс, мы должны предположить, что этот процесс завелся не у стен родильного зала, а, что, скорее всего, дома. Из чего следует предположение, что после отхода вод потребовалось некоторое время для того, чтобы доставить роженицу в больницу. Не трудно предположить, что все это время плод переживал безводный период.
Следует также обратить внимание несведущего читателя на то, что акушерские щипцы применяются в том случае, когда имеется угроза внутриутробной гибели плода, причиной которой может быть слабая родовая деятельность или внутреннее кровотечение, которое угрожает жизни уже роженицы.
Как следует из необходимости наложения щипцов, именно в них фиксируется голова плода или его таз, с помощью которых он освобождается из родовых путей. В случае если посредством щипцов родить плод не удается, переходят к следующему этапу освобождения родовых путей – плодоразрушающей операции.
Таким образом, мы можем увидеть насколько близко от смерти во время своих родов прошла Жаннет, и какую роль сыграла ее голова и как настойчиво, и неистово-торопливо акушеры, желая сохранить жизнь матери, извлекали плод, зная, что, если он не родится сейчас, то женщина может погибнуть, а его все равно придется извлекать по частям. Возможно, здесь и кроется причина игнорирования ею остальных частей своего тела (вспомним ожоги в грудничковом периоде).
Но вернемся на мгновение раньше, только что описанного периода родов. Поскольку Жаннет к моменту начала внезапных родов еще не была готова для рождения, она располагалась над входом в полость таза в тазовом или боковом предлежании. В этом положении ее и застали плодоизгоняющие силы: она в каком положении была, так и вошла в тазовое кольцо после внезапного излития околоплодных вод.
А теперь вернемся к безводному периоду, который мог длиться несколько часов. Все это время плод находился под огромным давлением сжимающейся матки. Тот, кто, играя на побережье, закапывал себя в мокрый песок, тот должен иметь представление о его весе, который меняется во время прилива и отлива. Этим я и объясняю обилие “песочных” (пляжных) воспоминаний Жаннет. Через них в сознании Жаннет сохранялись ассоциации с травмой рождения и безводным периодом.
Здесь необходимо остановить внимание на том, что околоплодные воды берут на себя амортизирующую функцию, защищая плод от излишнего давления матки, с одной стороны, а с другой, – посредством сохранения внутриматочного пространства, позволяют плоду двигаться. Как следует предположить, после отхода околоплодных вод, вся тяжесть давления мышечного органа (матки) пришлась непосредственно на плод. В этот момент, как я считаю, и возникло травмирование тела (а через него и психики) путем его сжимания и сковывания. О нем мы узнаем чуть позже, когда Жаннет будет говорить о “свинцовом одеяле”.
Есть еще один момент, на который я хочу обратить внимание читателя. Он объясняет, почему так травматичным для Жаннет было сжимание ее живота. Мое предположение о том, что Жаннет располагалась в тазовом предлежании, здесь также находит свое подтверждение.
Думаю, что Жаннет вошла в тазовое кольцо матери тазом, на таз же и накладывали акушерские щипцы. В таком случае, щипцы проводились внутрь матки по телу плода. В том месте, где они обхватывали и сжимали таз (в области талии плода), там ей и причинялись дополнительные страдания.
Обратимся к сновидению, из которого следует, что Жаннет “всегда видит смерть у подножия кровати …, что с нее довольно, что она хотела бы быть в маленькой комнатке совсем одна…” и увидим, что слово “подножие” поддерживает мои предположения о тазовом предлежании Жаннет в момент начала родов, а также ее нежелание рождаться и желание оставаться “в маленькой комнатке”.
Если мы вернемся в виртуальный родильный зал, где только что появилась на свет Жаннет, мы увидим, что в результате наложение щипцов, были травмированы еще не готовые к родам родовые пути родильницы, что предполагает длительный период лечения и реабилитации, а вместе с ним и сексуального воздержания, на которое должен был хоть как-то откликнуться отец Жаннет. Я предполагаю, что откликнулся он на родовые травмы своей жены посредством неприятия младшей дочери, ставшей невольной причиной его сексуального аскетизма.
***
Нам, ничего не понимающим в том, как функционирует наш организм, еще не дано понять, что он чувствует в тот самый момент, когда мы сами ничего не чувствуем, теряем сознание. А чувствует он все то же самое, что чувствовал до момента отключения сознания и продолжал это чувствовать до его возвращения. Ведь сам момент потери сознания не прекращает травмирующего воздействия, ставшего причиной его потери.
Потеря сознания и последовавшее вслед за ней бесчувствие, не избавляют наш организм от травматических воздействий и не лишают его соответствующих ощущений. Думаю, что тело Жаннет хорошо запомнило эти переживания, а поэтому она старалась избегать всяческих переживаний, которые она могла встретить в медицинском учреждении во время наркоза. Говоря кратко, могу сказать, что, боясь наркоза, Жаннет боялась возвращения к той ситуации потери сознания, которую уже пережила, и во время которой ей должны были (по ее фетальному “убеждению”) оторвать голову, которая к тому же из-за прилива крови от тела еще больше увеличилась, препятствуя своему рождению; а поэтому должна была остаться в матке.
Впрочем, если мы присмотримся к ее случаю, богатому примерами отделения головы от тела, то поймем, что голову ей все-таки “оторвали”, “отделив” от тела.
Возьмем, к примеру, то, как она объясняла свой страх перед наркозом. Она говорила про врача: «Он может увидеть что-то необычное: что я сложена иначе, чем другие. Мой муж также что-то заметит». Шла ли здесь речь об изуродованных ногах? Думаю, что это рационализация. Изуродованные ноги можно увидеть и без наркоза, а «оторванную» от тела голову и бесчувственное тело можно увидеть только в наркозе.
Вернемся в квартиру (где занималась своими девичьими делами маленькая Жаннет), в которую ввалился пьяный человек и увидим, что именно в этот момент из ее бессознательного были освобождены воспоминания о своего рода появлении “акушерских щипцов”, напоминающих мужское сдавливание на пляже. Как следует предположить, она моментально повторно регрессировала до момента рождения, а поскольку в момент рождения она была без сознания, потеряла она его и сейчас, упав в обморок.
Эти постоянные попытки вернуться в прошлое, осуществлялись только по одной причине, где-то в далеком прошлом Жаннет находила не только свое успокоение, но и изживание травмы.
Но это движение в прошлое не могло бы состояться, если бы Жаннет не выталкивалась из настоящего. А поэтому присмотримся к другим ошибочным действиям, которые были допущены родителями в отношении их маленького ребенка.
Как следует из описания случая, девочка начала ходить в 18 месяцев, но ранее этого срока (в девятимесячном возрасте) умудрилась обжечь очень горячим чайником свое правое бедро, а чуть позднее обжечься у камина… (?). Любопытным ходом “родительской заботы” является их решение переехать, с “притягивающим” к себе неприятности ребенком, на морское побережье, где ребенок “может часто в течение длительного времени пребывать на пляже” (?).
Какой скрытый смысл для жизни Жаннет содержали действия родителей, каждый ответит сам? Я считаю, что, учитывая упорную тягу ребенка к травмоопасным движениям (за которыми я имею в виду неосторожные действия с водой), она должна была утонуть, но жизнь предупредила этот шаг, предоставив другой – встречу с голым мужчиной.
***
Казалось бы, что страх, который пережила Жаннет, увидев платье крестной своей сестры, не имеет никакого отношения к родам, и действительно свидетельствует о зависти Жаннет к своей сестре, но и здесь я вижу осколки фетальных воспоминаний.
Процесс этот мне представляется следующим образом.
Сам факт отхода околоплодных вод указывает на разрыв оболочек детского места. Думаю, что именно фетальные воспоминания об этих оболочках детского места (в народе называемой детской рубашкой), так напугали Жаннет. Если мы посмотрим на эту ситуацию с другой стороны, мы все равно увидим, что и обрывки детских оболочек, и свадебное платье, и сдвинутые в одну две кровати, на которой оно лежало, и рубашка отца, и фартук работницы детского приюта, все это символизирует некую оболочку, а за ней конец одного периода и начало другого. И именно этих перекрестков в своей жизни она боялась и желала сохранить любой status quo.
Красной чертой через весь случай Жаннет проходит ее желание остаться маленькой в своей маленькой комнате. К примеру, она, наблюдая за беременностью своей сестры, говорила: “Мне кажется, что мне было бы хорошо, и я была бы счастлива, если бы могла остаться навсегда маленьким ребенком рядом с моими родителями…” и тут же предлагала иную перспективу, – “Я могла быть сама матерью, но без мужа”.
И в ее случае мы видим, что ее невротическая мечта сбылась, она стала матерью без мужа, матерью всех тех детей из приюта.
Поэтому те социальные достижения Жаннет, которыми гордилась Ронжа И.Ж., хоть и являются способом сублимации, а поэтому должны приветствоваться, все же указывают на то, что Жаннет удалось сохранить это постоянство невротического желания, всей душой отдавшись уходу за маленькими детьми.
***
Буйство характера, которое Жаннет стала демонстрировать своей семье, потребовало воздействие гипнозом, которое оказалось провальным: Жаннет оказалась ригидной для гипноза. Улучшение возникло только после отъезда Жаннет в деревню, где она занялась воспитанием двух племянников, и как только племянники уехали – возвратился и ее “нервный характер”.
Обратим внимание на интерпретацию смысла симптомов, сделанную неврологом, желавшим излечить ее от истерии. Он рассказал ей, что, желая оставаться в постели, она прячется от активной жизни, желает остаться младенцем и получать от них нежности ухода. То, что Жаннет под влиянием этих интерпретаций покидает постель, подтверждает правоту предположений невролога. Отметим, что в постели Жаннет находилась 18 месяцев (два срока беременности), а когда смысл симптома был выявлен, избавилась от него, покинув свою постель-детское место.
Здесь мы видим, что был установлен смысл симптома защиты от травмы, а не самой травмы, сама болезнь никуда не исчезла, а сменила симптом: Жаннет приняла в свои подружки молодую беременную женщину. Я понимаю этот симптом как смену детского места. Теперь она могла наблюдать за своей фетальной жизнью не только изнутри, но и снаружи. И в то время, когда эта молодая женщина страдала от своей беременности, Жаннет мечтала оказаться на ее месте.
Дальше в этой истории психоаналитика увлекло желание Жаннет иметь ребенка, не имея мужа. Я не стану скатываться в эту колею, поскольку считаю, что первопричиной состояния Жаннет является не желание родить ребенка как таковое (она бы его давно родила), а навязчивое желание самой “доноситься” до сроков своего рождения. Во всяком случае, именно так я понимаю ее бесконечно-повторные попытки в чистом варианте пройти сроки своего внутриутробного развития.
В своей работе «По следам столетнего случая» (https://psy.media/po-sledam/) я обратил внимание на аналогичный феномен. Но тогда речь шла о женщине, пытавшейся “заменить” (“переносить”) своих детей на других. В данном же случае Жаннет сама пыталась вновь “зачаться” (возможно, что наблюдение за половым сношением родителей, зафиксировался у нее как способ нового своего зачатия: повторяя в своих приступах сексуальные переживания своей матери, она зачиналась снова и снова), “выноситься” и “родиться”. А поэтому с самого раннего детства старалась не упускать ни одного девятимесячного периода. Ее желание “доноситься” стало маниакальным, а поэтому приобретало форму то одного, то другого симптома, повторяется снова и снова. Формируется своего рода череда ложных беременностей, где после разрешения предыдущей, возникает следующая. Создается впечатление, что в ее биологическом хронометре случился сбой, результатом чего стало бесконечное отсчитывание и повторение девятимесячных промежутков, пусть даже сдвоенных, как и их с сестрой кровати.
Сновидение об операции-родах
В подтверждение своих умозаключений сошлюсь на сновидение Жаннет об операции-родах и проинтерпретирую его.
Она на столе для рожениц (родильный дом); день, но она с закрытыми глазами, ничего не хочет видеть. Ее оперируют, она не знает, где именно оперируют, она должна родить, она чувствует все свое тело опустошенным, исчезающим, остается лишь одна голова. И затем она видит своего младенца на столе, в люльке, всего украшенного цветами, как тот ребенок, которого она видела мертвым. Кто-то говорит: “Ваш ребенок не будет жить”.
Данное сновидение, кроме того, что оно проигрывает еще раз травму рождения самой Жаннет, демонстрирует нам еще и феномен диссоциации, когда женщина наблюдает за процессом собственного рождения и снаружи, и изнутри. Я исхожу и того, что сон во сне и подобные ему состояния (потеря сознания, прозрение, открытие, закрытие глаз и т.д.) я должен трактовать в психотопическом смысле, т.е. исходить из того, что эти воспоминания относятся к фетальным, а сам человек находится в состоянии регрессии до состояния плода. Поскольку в сновидении сновидица ничего не хочет видеть, мы должны исходить из того, что речь идет как раз о такого рода (внутриутробных) воспоминаниях. При этом я бы хотел обратить внимание читателя на то, что в этом сновидении мы видим работу общего для плода и матери психического аппарата: мать ощущает опустошение своего тела и исчезновение плода, а плод чувствует потерю некоего пространства, о котором он “знал” по ощущению стенок матки. При этом вместе с маткой исчезла как часть ее тела, так и тело самого плода. Операция, которой она подвергается во сне, также указывает на сложно-двойственную природу симптома, сформированного сгущением травматичных переживаний: с одной стороны, оперируют ее, а с другой, другого человека (мать, поэтому она ничего не чувствует), спасая жизнь семимесячному плоду.
Ранее я предполагал, что Жаннет могла пойти в роды вперед тазовым концом; на тазовый конец налагались щипцы, ее тазовый конец, а вместе с ним и тело, родились раньше головы. Что мы и видим в воспоминаниях Жанне, которые прорвались в сознание через сновидение: – “Ее оперируют, она не знает, где именно оперируют, она должна родить, она чувствует все свое тело опустошенным, исчезающим, остается лишь одна голова”.
В этом опустошенном, исчезающем теле я вижу покинувшее матку, ее собственное тело. Ее голова, еще не родившись, чувствует это, но не видит: поэтому в сновидении она все еще с закрытыми глазами и ничего не хочет, а, как я считаю, не может, видеть, но зато может чувствовать освободившееся тело.
Вернемся к сновидению, в котором кто-то говорит: “Ваш ребенок не будет жить”. Кому могут принадлежать эти слова? Возможно, тому, кто принимал роды. И тогда мы не только понимаем, как тяжело прошли роды, но и понимаем, что уже в тот момент она была одной ногой в могиле. И здесь, в этом словосочетании “одной ногой в могиле” я вижу ту “резинку”, которая тянет ее обратно в матку. И этой резинкой являются все те приятные фетальные ощущения, которые она переживала в постели, пока ее нога “тянула” ее в матку (держала в постели).
В этом же сновидении нам предлагается увидеть саму травму рождения, как причину страданий. Здесь я имею в виду тот “отрыв” головы от тела (тела матери), который был произведен акушерскими щипцами при рождении Жаннет. С этого момента тело новорожденной стало отрицаться (оно, как будто было потеряно, оставлено в процессе родов в матке) ею самой, ее головой.
Отвлекаясь от толкования этого сновидения, хочу добавить, что, раз уж для лечения Жаннет был применен гипноз, следовало бы не ограничиваться в объеме терапии, а повторить для нее роды и “вернуть” ее тело на место, восстановить психосоматическое единство, с последующим выведением всего этого на уровень сознания. Это можно было бы сделать и при помощи психоанализа, но эту тему И.Ж. Ронжа, как заслуживающую внимания не рассматривала.
Следующим элементом сновидения были видения младенца, лежащего на столе среди цветов. Если мы объединим реальную постель, в которой Жаннет провела все свое детство и стол, на котором лежит младенец, то увидим, что все это является символом несостоявшегося отделения плода от матери, что выражалось в постельном режиме – его смерти, если не реальной, то виртуальной. Это мое представление поддерживается другим элементом, в котором кто-то говорит: “Ваш ребенок не будет жить”, но не говорит о том, что он умрет.
Вот и получается, что, не позволив плоду умереть тогда, во время родов, врачи “подвесили” его между тем и этим Светом, между двумя мирами, между жизнью и смертью.
Ильза Жюль Ронжа, забыв о том, что в бессознательном вместе сосуществуют прямо противоположные желания, писала: “Странное сновидение, если принимать во внимание ее осознанный ужас быть беременной, родить ребенка. Значащее сновидение, если не терять из виду этот принцип, что почти все сновидения реализуют бессознательное желание!”
Здесь я вижу ее ошибку, как аналитика. Она заключается в том, что Жаннет не хотела рожать в полном смысле этого слова, она хотела завершить процесс собственного вынашивания. И то, что после этого сновидения приступ проявлялся в том, что она чувствовала лишь свою голову (на котором уже выросла опухоль – новое тело), был намеком аналитику: “Думай, рожай мысли и я обрету свое тело”.
В этом случае я вновь встречаюсь с потребностью одного “Я” (не понимающего, что из этой затеи ничего не получится) вырастить себе свое собственное тело путем бесконтрольного размножения клеток (опухоль, к этой теме я постараюсь вернуться в другой работе).
Я не могу назвать это сновидение странным, тем более что оно подвело аналитика к мысли, которую она не осознала и не рассмотрела со всех сторон, и приписала Жаннет: “Я истерична: “Мое заболевание гнездится в матке””. Она, вероятно, увлеченная мыслью о “бешенстве” матки, как о причине возникновения истерии, просмотрела обычную психическую травму рождения, поверх которой разложились во всей своей красе симптомы травмы рождения, напоминающие клинические проявления истерии.
Вернемся к симптомам заболевания Жаннет, которые И. Ж. Ронжа справедливо отнесла к “типичным симптомам беременности” – тошнота, приливы жара, отвращение к еде, нарушение циклов.
Конечно, истерик имеет способность присваивать себе чужие симптомы, симптомы других заболеваний. Но тот ли это случай? Впервые сердцебиение и ощущение удушья с последующим формированием приступа, мы увидели в рассказе Жаннет о шумах из родительской спальни, которые она слышала еще ребенком. Это не исключает того, что она действительно приписала себе симптомы, свойственные беременным, но, как я думаю, только для того, чтобы глубже спрятать истинный мотив для их появления. Думаю, что между фетальными переживаниями и знаниях о беременности существовали другие мотивы и основания для их появления и закрепления.
А теперь давайте обратимся к моменту, который я воспринимаю как точку регрессии до травмы рождения. Речь идет о моменте насилия, совершенного на пляже.
Жаннет вспомнила: “Затем она оказалась опрокинутой на землю, у нее ощущение, что она полностью расплющена (отошли воды); особенно в области талии она ощущает сдавливание; затем все было так, как если бы она ощущала лишь свою голову… Она не знает, как высвободилась; она бежит к месту, где находит свою маму и сестру, укрывается покрывалом и, к большому удивлению матери, заявляет о том, что хочет спать”.
В этом отрезке воспоминаний Жаннет я увидел точное повторение травмы рождения посредством щипцов, и защиту от этой травмы путем погружения в состояние внутриутробных защит; где под состояниями внутриутробных защит я вижу ее бегство в постель и заявление о том, что она хочет спать. Эта травма в форме воспоминаний с этого момента будет часто пугать Жаннет.
Вот одно из этих воспоминаний, которое, с одной стороны, указывает на ее идентификацию с коитирующей матерью, а, с другой, использует переживания травмы рождения.
“Пуховое одеяло казалось мне свинцовым существом, карабкающимся на меня как живое существо; затем мне несколько раз доводилось просыпаться укрытой с головой пуховым одеялом; я не осмеливалась шевелиться, мне было очень жарко и очень страшно!”.
Что это за “свинцовое существо, карабкающееся, как живое”, если не одна часть акушерских щипцов, продвигаемая вглубь полости матки по телу плода? И, если одна половина этих щипцов располагается на спине плода или на одном из его боков, то вторая, должна располагаться спереди, прижимая ноги к телу или на другом боку плода. Что в этот момент было с ножками плода, остается только догадываться, но если исходить из последующих событий, то она, скорее всего, была повреждена – вывернута из тазобедренного сустава. Именно этим (а не ожогами) я могу объяснить позднее хождение маленькой Жаннет, укорочение ножки и специфическую походку, когда при ходьбе “юбка вращалась вокруг бедер”.
Таким образом, получается, что во время родов Жаннет получила сразу две травмы рождения – физическую и психическую. А в процессе жизни обе эти травмы вознаграждали за присутствие друг друга вторичной выгодой, где главным выгодоприобретателем стала часть личности, желающая получать внимание и нежность родителей, в первую очередь, от отца. Но одновременно с этим усилилась и та часть личности Жаннет, которая выставляла наружу для уничтожения другие части ее тела (ножку посредством ожога).
А теперь обратим внимание на то, что всякий раз, когда Жаннет имела возможность подарить свою заботу детям, ее состояние заметно улучшалось. Думаю, что в тот момент, когда она дарила заботу и любовь другим детям, в этот же самый момент она становилась собственным родителем самой себе, тому ребенку, который находился в ней самой и нуждался в родительской любви. Этим на примере других детей она показывала, как нужно было ухаживать за ней, когда она еще была ребенком.
Я увидел в этом отрезке еще и состояние острой диссоциации. В тот самый момент, когда на ее тело навалилось тело “Лысого”, одна часть ее “Я”, та, которая взяла на себя ответственность за жизнь после родов, “отстегнула” от себя остальные “Я”, как это делает, пойманная за хвост ящерица, “бросила” на песке “отравленное” тело (ощущала лишь свою голову) и убежало в прошлое (регрессировало) до фетального уровня (поскольку именно там она нашла нечто аналогичное (а значит, там уже были готовы защиты) и скрылось в глубинах фетального прошлого (за этими защитами)). И закутавшись в покрывало, уснула, а проснувшись, решила для себя никогда больше не ходить.
Спрашивается, почему именно это решение пришло ей на ум. Думаю, что только потому, что это решение из-за частого его использования, лежало на поверхности сознания (вспомним, что ребенок очень поздно (в 18 мес.) пошел).
Но здесь я вижу еще один феномен, в котором причина и следствие меняются местами.
Как следует из случая, полученных психологических травм, оказалось недостаточно для того, чтобы лишиться разума. А поэтому ее регрессировавшее “Я” снова начало свое развитие с периода младенчества, в котором она “заставляла свою мать возить ее в маленькой английской коляске”.
Поскольку в фетальном периоде, куда она регрессировала, уже живы параноидные конструкции и способы защиты, она взяла их на вооружение и перетащила в реальность, а поэтому на прогулках от матери никогда не отдалялась, а придя домой и, боясь уже дома встретить “Лысого”, озиралась по сторонам, запирала двери на замок, пряталась в постели и тряслась там от страха. Она не ложилась просто в постель, а запрыгивала в нее из страха быть схваченной “им” за ногу (этот момент еще раз подтверждает, что Жаннет рождалась вперед тазовым концом: за ногу ее потом тянули, рождая голову). Ее “Я” не могло само справиться с этими страхами, ей нужна была поддержка, которую она, превратив свою сестру во “Внешнее-Я”, в ней и обнаружила. С этого момента она больше не разлучалась с сестрой и говорила: “Если я буду возле сестры, “этого” со мной не случится!” И, как показывает случай, позднее сестру стали заменять другие женщины – мадемуазель М, молодая беременная женщина, итальянская семья, настоятельница пансионата Берк, пожилые люди и дети, и, в конце концов, служащие и дети из приюта, в котором она (к радости аналитика) стала директрисой.
Подтверждение этого я нахожу в ее воспоминаниях периода, когда ей было одиннадцать лет. Она говорила: “Моя жизнь отличалась от жизни других детей, я не хотела ходить на пляж! Я старалась заниматься больными детьми в лазарете, я помогала настоятельнице в служебном помещении; я готова была делать что угодно, только бы не расставаться с ней. Мне было страшно! О! Мне всегда было страшно! Страх охватывает меня внезапно, и мне никогда не известно, даже сейчас, когда и как это происходит. Я понимала, почему я не хотела расставаться с матерью или сестрой; говорят, я следовала за ними как маленькая собачка, что это было неестественно”.
****
А теперь я хочу оголить непростительную ошибку врачей того времени, которая живет и сейчас, “блуждает” по палатам детских больниц, прячась под кроватями этих детей. Делаю это только с одной целью: обратить внимание взрослых на живучесть детских психологических травм и на то, как в попытке спасти тело ребенка, игнорируется его куда более пострадавшая психика.
Вывод, который последует ранее самого примера, заключается в том, что прежде, чем взять ребенка на плановую госпитализацию, да и вообще, оторвать его от семьи, прежде чем лишить его, выработанных им защит, необходимо провести его через кабинет психолога, который должен установить возможность и условия вмешательства в жизнь ребенка новых людей. Это тем более показано тогда, когда ребенок во всей красе демонстрирует свое неприятие людей в белых халатах.
Случай Жаннет показывает, что дополнительная травма была нанесена ей в тот самый момент, когда точно такая же, как на пляже, волосатая рука, должна была одеть ей на лицо наркозную маску. Череда таких или аналогичных им событий, никак не позволяла осесть травмирующим воспоминаниям в прошлом, а, напротив, оживляла их, поддерживала их яркость, формируя актуальность ответа.
Не думаю, что работа этих психологов будет легкой. Череда психологических травм, каждая из которых предполагает свой невротический ответ, надолго могут стать тем препятствием, которое может лишить ребенка необходимой ему медицинской помощи. И еще не факт, что психолог сможет добраться до первичной травмы, если не будет учитывать, что утроба матери никак не защищает плод от психологических травм.
***
И.Ж. Ронжа, касаясь случая Жаннет, писала: “Я настаиваю: травма с ней произошла в семилетнем возрасте; для того чтобы аффект, вызванный ею, был таким сильным, почти наверняка она должна была быть ассоциирована, затем должна ассимилироваться с более ранней травмой аналогичной природы”.
И с этим трудно не согласиться, если учитывать, что именно этими, “более ранними травмами” являются травмы, полученные в утробе матери.
Но мне тогда становится непонятным, почему, зная о существовании “более ранних травм” она не смогла найти к ним дорогу.
Думаю, ответ заключается в той самой ошибке, которую мы называем эдиповым комплексом и подразумеваем, что это самая первая травма. Выявление эдипова комплекса не должно останавливать аналитика, поскольку он все еще далек от “более ранних травм”, а без их выявления, говорить о том, что анализ закончен, преждевременно. В случае Жаннет хорошо видно, что ее “Я” всю ее жизнь оставалось “пришвартованным” то к одному, то к другому “Внешнему-Я”, оно не могло ни существовать, ни функционировать без внешней поддержки, а это, в свою очередь, указывает нам на то, что “Я” так и оставалось в состоянии регрессии, детским, инфантильным. Просто теперь ее “Внешним-Я” стал весь коллектив, и даже дети, детского приюта, окружившие со всех сторон ее инфантильное “Я”, предоставляя ему тем самым и защиту, и подпорку.
Сновидение о родах
“Это комната, в которой я в настоящее время живу. Мой отец возле меня на кровати. За канапе находится что-то вроде ниши, задернутой шторкой. Дверь открывается; входит врач со своей сумкой и маской для наркоза. Мой отец поднимается и говорит: “Минуточку, доктор!” И он исчезает в нише! Мне очень любопытно, и я смотрю, что он будет делать. Он раздевается и одну за другой бросает свои одежды на канапе.
Мой отец выходит из ниши в ночной сорочке и садится на канапе, но я вижу его обнаженные ноги. Я говорю врачу: “Ой! Мне страшно!”, он успокаивает меня и надевает мне маску. Я засыпаю и счастлива от того, что уснула. Когда я просыпаюсь, вокруг меня шторы, я их отодвигаю и вижу над собой звездное небо, а внизу землю. Я как будто бы подвешена. Я себя чувствую плохо, моя талия сдавлена, и я замечаю, что на мне ремень, к которому подвешены рыбы (то мне напомнило ловцов сардин). Я в ночной сорочке. От рыбьих хвостов тянутся веревочки, а на конце каждой из них – малюсенький обнаженный младенец; и все веревочки проникают в мою комнату снизу под землей, через приоткрытое окно. Я чувствую, что мое тело опустошается, исчезает: ремень, рыбы – все исчезает; нет больше ничего, кроме верхней части моей груди и моей головы; и я со всей скоростью взлетаю к горизонту, туда, где небо и море смешиваются; я боюсь удариться, и я пробуждаюсь”.
Прежде, чем проинтерпретировать само сновидение, хотелось бы обратить внимание читателя на уменьшение сил, вытесняющих в приступ фетальные переживания (воспоминания). Это вытеснение, кроме того, что оно подсказывает нам пути, по которым блуждают эти воспоминания, оно отчетливо прослеживается в содержимом сновидения.
Сновидение сразу ставит нас перед фактом, что оно отображает процесс, который происходит в психическом аппарате в настоящее время (комната, в которой я в настоящее время живу). Кровать (канапе), на которой лежат сновидица и ее отец, подсказывает нам на существование некой плоскости и указывает на сторону прошлого, из которой приходят беспокоящие воспоминания: это воспоминания о том моменте детства, когда Жаннет лежала в родительской постели. Но, как следует из другой части сновидения, это промежуточная остановка, во время которой, из-за недостатка энергии, вытолкнувшей одну группу беспокоивших воспоминаний, они раскалываются, оголяя ядро, представляющее более глубокие воспоминания. О наличии более глубоких воспоминаний нам говорит присутствие рядом с одной плоскостью (канапе) другой, но уже в форме некой ниши, закрытой (шторками) от посторонних глаз. Наличие в сновидении некой ниши, маленького пространства, отделенного от другой части комнаты занавесками, указывает на место (уровень), откуда эти воспоминания пробиваются в сознание. Я вижу здесь детское место, где функцию детских оболочек выполняют занавески. Присутствие этих занавесок в сновидениях и воспоминаниях Жаннет мы можем увидеть в ночной рубашке, платье, одеяле, униформе, во всем том, что скрывает за собой другую психологическую нишу, которую мы называем телом. За появлением врача со своей сумкой и маской для наркоза, я вижу весь этот клубок перемешанных и скрученных воспоминаний об инвазивных вмешательствах, начиная от родов при помощи щипцов и кончая последней операцией. Далее идет череда увиденных украдкой картин раздевания отца с признаками еще более сильных вытеснений образа голого мужского тела, от которого остались только обнаженные ноги. Картина голого мужского тела страшит ребенка и завораживает одновременно. Выход из этого состояния возможен только один – регрессия, которая проявляется в том, что сновидица во сне еще раз засыпает (я засыпаю и счастлива от того, что уснула). Дальше перед нами раскрывается картина фетальных воспоминаний, в которых плод (в сорочке, рубашке) как бы подвешен на ремне (пуповина, веревочки), как сардина (малюсенький обнаженный младенец). В сновидении отчетливо выражены воспоминания о пуповине, плаценте и детском месте (веревочки проникают в мою комнату снизу под землей, через приоткрытое окно). Думаю, что “приоткрытое окно” является фетальной картиной оборванных плодных оболочек, которые заменяются “шторами”.
Как пишет далее И.Ж. Ронжа: “Пересказ сновидения перебивается резкими движениями и криками; ей плохо, жарко, она корчится, дрожит; однако нет настоящего приступа”.
Я в этом недоразвитом приступе вижу повторение той самой картины родов, которую можно было предположить, узнав, что роды у Жаннет были тяжелыми. Эта недоразвитость приступа говорит о том, что энергия, ранее обеспечившая его клиническую картину, уменьшилась, т.е. появился ее дефицит. В таком случае мы должны проследить за тем, куда эта энергия делась или кем она теперь используется. А используется она для преодоленияи сопротивления вытесняющих сил, прячущих в бессознательном, рвущиеся в сознание фетальные воспоминания. Таким образом, сновидение в сочетании с “полуприступом” показывают, что для формирования и одного и другого, энергия берется из одного источника. И тот и другой психические феномены пытаются рассказать нам одну историю – историю, связанную с травмой рождения.
Хотелось бы задержать внимание читателя еще на одном моменте, который объясняет слабость плодоизгоняющих сил. Думаю, что вся энергия ушла на интимные отношения.
***
Ранее, когда я говорил о появлении дополнительных личностей, я не указывал возрастной период Жаннет, в котором они появлялись.
Как-то так стало принято считать, что другие личности появляются в тот самый момент, когда “Я” человека встречается с событиями, которые он не готов пережить и осознать без их фрагментации. А фрагментация воспоминаний, как это хорошо показано М. Кляйн, осуществляется посредством фрагментации “Я”.
Так вот, случай Жаннет показывает, что фрагментация переживаний и фрагментация “Я” в ее случае произошли еще в утробе матери. В данном случае это совпало с первой фазой родов (излитие вод), но это не исключает того, что фрагментация может начаться и раньше (при угрозе жизни, которую ощущает плод). Думаю, что именно фрагментация “Я” плода является предвестником его гибели.
Символом фрагментированного “Я” в сновидении являются сардины и малюсенькие обнаженные младенцы.
Вспомним, что Жаннет неоднократно говорила о том, что “хотела бы стать матерью во сне”. А поскольку сон я понимаю, как некое подобие фетального состояния, получается, что матерью она хотела стать еще в утробе своей собственной матери. “Возможно ли это?”, – спросит читатель.
Думаю, возможно! Если учесть, что существует некая форма женской памяти (“памяти матки”). Но я сейчас о другом, о том, что частью своего сознания Жаннет все еще находилась в утробе матери.
Говоря о “памяти матки”, я не отделяю ее от знаний о прошлых поколениях, которые могли остаться у плода от матери, от их общего психического аппарата.
Есть еще один момент, который никак не вписывается в систему фетальных воспоминаний. Это присутствие в сновидениях ее отца с голыми ногами и в нательной рубашке.
Думаю, что здесь дело не в самой фигуре отца, хотя, если говорить об эдиповом комплексе, без нее обойтись никак нельзя. Важной фигурой, скорее всего, является нательная рубашка и ее замена – постель (занавески, шторы), с одной стороны, скрывающая остальные части его тело, а с другой, подчеркивание ног – остальных частей тела (“красной лысой головы”).
Давайте обратимся к символу другого мира, который Жаннет идентифицировался с горизонтом. Символическое значение горизонта, кроме того, что он представляет собой плоскость, заключается в том, что к нему мы относим то, что существует, в чем мы уверенны, но одновременно с этим, оно недоступно нашим ощущениям, в один момент, а в другой, доступно и о нем можно судить по пугающему или успокаивающему, удаляющемуся или приближающемуся звуку, или свету. Горизонт в сновидении Жаннет означает другой мир, о существовании которого Жаннет подозревала еще, будучи плодом. Она говорила: “Именно на горизонте я предполагала, будучи ребенком, находится рай, место Последнего суда; именно туда отправляется душа после смерти; когда во сне я “исчезла”, я боялась, что это произойдет; ребенком я боялась Страшного суда”.
Случай Жаннет показывает, что другой мир существует всегда по ту сторону матки (сознания), где бы мы в данный момент мы сами не находились.
Белые пятна случая
Хотелось бы обратить внимание читателя на те недостатки описательной части случая Жаннет, которые проявились в работе «Случай Жаннет» в виде белых пятен.
- На примере случая Д.П. Шребера, где это особенно заметно, мы уяснили, что процесс острой регрессии – это очень тяжелый в психологическом и физическом смысле процесс. Он проявляется “болями личности”, страхами и всем тем, что отличает спокойного пациента от буйного. Именно эти внутренние (достигнутые в регрессии) переживания пациента настолько для него являются тяжелыми и непереносимыми, что он готов покончить жизнь самоубийством.
В случае Жаннет мы видим два вида регрессии: одна форма регрессии возникает во сне (ее переживаем мы все, когда спим) и эта регрессия чаще всего безболезненная (хотя и она может сопровождаться кошмарами), другая, в форме психофизических страданий, о чем мы можем судить по клинической картине приступов. Вершиной непереносимости таких переживаний являются суицидальные попытки.
Из этого случая мы знаем об одной попытке самоубийства в восемнадцатилетнем случае и множестве суицидальных мыслях. Но нам ничего не известно о переживаниях (внешних и внутренних проявлениях приступа), которые должны были предшествовать и сопровождать каждую попытку самоубийства.
Из работы может показаться, что Жаннет шла вдоль дороги, увидела машину и решила броситься под нее, прекратив тем самым свое бренное существование. Но так не бывает. Суицид всегда завернут в вуаль неких переживаний, которые мне в работе обнаружить не удалось.
- Наркоз, который в пятилетнем возрасте Жаннет закончился “необычным возбуждением”, показывает нам, что той красной чертой, за которой возникают приступы, является именно потеря (отключение) сознания. Но сама по себе потеря сознания не проявляется приступами: практика показывает, что в таком случае она сопровождается психомоторным беспокойством, которое быстро проходит (в чем я вижу внутриличностные отношения между частями “Я”). Развернутый приступ, как я полагаю, возникает тогда, когда сознание при своем исчезновении “касается” фетальных воспоминаний.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что “выключение” сознания наркозом, в чем я вижу временное “умерщвление” “Я”, негативно воспринималось внутриличностными структурами Жаннет.
Из работы неясно, как волосатые руки врача («не такие, как у отца»), накладывающего наркозную маску, оказались связаны с эдиповым комплексом.
- Обратимся к жалобам пациентки, приведшими ее в кабинет психоаналитика и увидим, что пациентка описала своему аналитику симптомы острого психотического состояния (что наблюдается при острой регрессии), но природа этих жалоб не была установлена. Об этом я могу судить по тому, что психоаналитик никогда к ним больше в своей работе не возвращалась.
- Имеющихся в случае данных о выпадении локомоторных функций из-за психотических (истерических, по мнению психоаналитика) нарушений (истерическом параличе, к примеру), недостаточно для того, чтобы связать их одной причинно-следственной связью. И, как это следует из работы, аналитик эту задачу во главу угла и не ставил. Тогда становится не ясно, откуда в названии работы взялось сочетанное упоминание об истерии и семи операциях?
- Если мы зададимся вопросом, а что в сознании самой Жаннет представляла истерия, то увидим, что знания об этом заболевании она черпала из обрывков чужих историй. Возможно, что в этих случаях и имела место истерия, но на случай Жаннет это никак не распространяется. Ее приступы не имели каких-либо признаков сексуального возбуждения: они представляли собой навязчивое повторение травмы рождения. Излагая свою мысль иначе, скажу, что Жаннет страдала истерией, но истерией ятрогенного происхождения.
***
Возвращаясь к тому, с чего начиналась настоящая работа, хочу сказать, что продуктивно заниматься глубинной психологией (психоанализом) и игнорировать прошлое пациента невозможно. Конечно, в сказках мы можем встретить примеры того, что волшебник, к примеру, не желая знать историю старения (изменение облика) героя, свято веря в свое всесилие, только одним взмахом своей палочки может вернуть ему молодость. Но в реальной жизни это всесилие всего лишь иллюзия, которая обслуживает интересы мании величия психотической личности, делая ее великой только внутри себя.
Напротив, именно исследование прошлого человека (а к прошлому я отношу и историю жизни и заболевания, и сновидения, и содержимое жалоб) – самый короткий путь к тем результатам, к которым стремится каждый врач и психолог.
