Заметки Аглаи Ракитянской

Мне с детства очень нравится наблюдать за людьми. Наблюдение – это самый эффективный метод в работе помогающего специалиста, на мой взгляд, ведь через направление своего внимания, через концентрацию, мы УЖЕ запускаем нужные психические процессы для того, на кого смотрим. Вспомните детей, которые нуждаются во внимании. Они наполняются и успокаиваются, когда мы «даем место» им самим и их чувствам, как бы позволяя им проживать то, что они в данный момент проживают.  

Помните, как работали Эрик Эриксон, Миланская школа психотерапии, и что говорил Эрик Берн по поводу интуиции и пользе наблюдения? – Через осознанное внимание и одновременное с этим точечное воздействие (предписание) мы можем прийти к колоссальным результатам. Умение подмечать самое важное, чувствовать истинный смысл, реагировать правильно и быстро – это то, что нужно развивать в себе ВСЕГДА без привязки к профессии. Можно сказать, что это должно стать способом жизни. Особенно для человека научной среды и того, кого мотивирует свое собственное развитие больше чем что-либо другое.

Чем больше вы наблюдаете за людьми, чем больше вы размышляете, слушая свои внутренние реакции, тем больше вы знаете о мире, тем более эффективным вы становитесь. Для того чтобы понять, о чем я, вы должны почувствовать. Представьте, что вы едете со мной в электричке. 

…Еду в электричке. Это может быть любая электричка, которая идёт с юга на юг вдоль побережья. Рядом сидит женщина за 50/60/70. Это такой тип женщины, которая вроде бы женщина, но вроде бы тетя Зина, у которой должно быть давление и сахар, а их нет, и поэтому она толстеет и отращивается немножко бороду, чтоб не подумал никто, будто с ней все в порядке.

Так вот. Эта женщина и ее дочь (оказывается! А думала, племянница), и ещё соседи через стол общаются всю дорогу: цены, недвижка, еда. И мне это конечно же дико надоедает. 

Мне везёт, и вместо того чтобы держать на руках спящего ребёнка, я могу держать в руках книжку. А когда я читаю книжку, у меня очень умное выражение лица. Это лицо интеллигенции, вынужденной оставить свои дворцы после переворота, но не оставившая свои достоинство и честь: Меня нельзя отвлекать, я как бы становлюсь немножко «над». Такой вот транс.

Людям не нравится, когда кто-то рядом такой. Они хотят включить такого в бесконечную жвачку диалогов. 

Женщина, которая меня интересует, говорит про то, что работала на 3 работах, внутри она согласна со своей жизнью, но что-то как будто отсутствует. 

А я думаю о «Зине». Я специально читаю книгу. И специально разговариваю с мужем так, будто здесь больше никого нет. Особенно лиц других национальностей, кавказских кровей. А эта женщина — явно ОНА. Я передразниваю раздатчиков горячих кукурузок, «сладкого винища» и медовой пахлавки. Несколько раз. А про себя думаю о том, «ну когда же ты среагируешь на это?» 

Через пару минут собеседница этой женщины очень надолго удаляется. Здесь нет вагона-ресторана, а в туалете она уже побывала.

За это время наша «Зина» начинает рисовать. До этого я в процессе раздумий думаю о том, что ты, Зина, где-то оплошалась. Тебе было тяжело, но твой папа, грузин или Арменин, старался как мог привить тебе чувство прекрасного. Он вынужден был уехать. А у тебя вообще-то был талант, не могло его не быть в такой умной семье. Да, скоромной, но умной. Несмотря ни на что они смогли передать тебе знания. 

Она начинает рисовать в блокноте девочки-соседки. Видно, что когда-то давно ДОЛЖНА БЫЛА рисовать хорошо. Становится больно, зло становится. Она как бы хочет, чтобы все увидели рисунок, но как бы и нет. Ее дочь начинает на это реагировать, просит девочку «дорисовать», «подрисовать». 

Я невзначай говорю опять не им всем про такие красивые горы. Несколько раз в разных вариациях. Раза, два, три, наверное. И про дом среди этих гор. Она поворачивает голову, хотя ведёт диалог, и действительно ищет глазами этот дом. Но только не «этот», а «тот», из детства.

А дом был. И был среди гор. Был такой, какой был, лучше не надо было. И именно там было хорошо.

И тут разговоры сменяются литературой, языкознанием, историей. 

Я знала, что она знает много. Но теперь ее перестают понимать. Люди (соседи о особенно дочь) видят ее теперь «тупой», не понятной, зрачки у дочери немного расширяются от испуга, появляется небольшое раздражение и страх, она не смотрит больше в глаза матери: «Чушь говоришь». 

…А нам с вами и выходить пора. 

---