Аннотация. Автор на примере некоторых правовых институтов, в том числе поэтажной собственности, банкротства застройщиков и введенного в 2020 году режима самоизоляции показывает, что в некоторых случаях избираются подходы регулирования общественных отношений, не оптимальные с точки зрения логики права, но более соответствующие общественному сознанию. В конце статьи делается вывод о психологическим значении правовой системы.
Излюбленное занятие многих юристов — это пытаться создать некую непротиворечивую систему норм, которые исчерпывающим и непротиворечивым образом регулировали бы общественные отношения. Такие нормы должны быть иерархически выстроены и не допускать каких-либо пробелов в регулировании.
Конечно, обычно юристы осознают невозможность этого, но стремление, тем не менее, существует.
Примечательно, что представитель такого направления, как правовой реализм, Дж. Фрэнк, стремившийся соединить право и психоанализ, весьма критически отзывался об идеалистической философии, считая ее проявлением инфантилизма и стремления жить в искусственно созданном «родительском мире», в котором все подчиняется простым и понятным правилам. Поэтому автор подчеркивал важность судебной практики как живого, творящего начала права [9, с. 76].
Однако существуют особенности той или иной профессии, уйти от которых невозможно.
Тем не менее, при принятии тех или иных норм закона стремление построить идеальную, с точки зрения правового регулирования, картину мира является лишь одним из факторов, влияющих на законодателя. Но на него одинаковым образом влияют соображения, экономические, социальные, культурные и т.п. Далее я хотел бы привести несколько случаев, когда, на мой взгляд, стремление к стройности правового регулирования уступило место психологическим соображениям. Подчеркну, что это мое личное видение, и, возможно, законотворцы имели в виду совершенно другое.
1. Поэтажная (поквартирная) собственность
Под этим феноменом понимается ситуация, при которой объектом права собственности может пониматься отдельная квартира и даже часть квартиры или комната (статья 16 Жилищного кодекса Российской Федерации, далее — ЖК РФ).
С точки зрения права подобная ситуация не совсем корректна. Проведу небольшой экскурс в основы гражданского права. Традиционно в составе гражданских прав выделяют права вещные и обязательственные. Сущность первых состоит в том, что субъект может удовлетворить свой интерес путем непосредственного воздействия на вещь. Вторые же суть «права на действия другого лица»: интерес управомоченного лица (его иначе называют кредитором) удовлетворяется только через совершение определенных действий другим лицом, который в праве именуется должником [3, с. 392, 572].
Так вот наиболее традиционным объектом вещных прав является пространственно-обособленная вещь. Оно и понятно: право должно существовать в отношении чего-то определенного.
Рассуждая таким способом, мы приходим к выводу о том, что квартира никак не может быть объектом права собственности. Ведь как только мы пытаемся определить квартиру как объект права, мы терпим неудачу. Что принадлежит нам: воздух внутри стен? Но он быстро изменяет свое содержание, стоит лишь открыть окно! Обои? Внешний слой штукатурки? Но они наносятся на стены, а последние уже представляют собой общее имущество, ведь некоторые стены моей квартиры — это одновременно и стены соседней квартиры, а также несущие стены держат вышестоящие этажи.
С точки зрения права, адекватным объектом вещных прав может признаваться только весь дом в целом, поскольку лишь он обладает пространственными границами. Можно пойти еще дальше и указать на то, что объектом вещных прав является только земельный участок, а многоквартирный жилой дом — это лишь его часть.
Но с точки зрения обывателя, объектом права является квартира. Только переступив ее порог, мы чувствуем себя совершенно по-другому. Прежде всего, мы ощущаем себя более защищенными, «в домике», как сказали бы в детской игре. На территории своей квартиры мы ощущаем себя раскованнее, свободнее: можно одеваться по-другому, говорить по-другому, быть гораздо более «откровенным» во всех смыслах. Возможно, что здесь уместны аналогии с самым ранним периодом жизни человека, когда он чувствует свою полную защищенность.
И потому здесь право делает большую уступку в пользу психологии и признает право собственности на квартиру, хотя, строго говоря, квартира как объект права существовать не может. Интересно, что в испанском праве прямо признается, что квартира — не объект вещных прав, но считается таковым в психологических целях [2, с. 116].
Правда, дальше возникает другая проблема, тоже имеющая психологическое объяснение.
Если квартира — это «мое», то все, что находится за ее пределами — это чье-то чужое; об этом не надо думать, не надо заботиться и т.п. Но это приводит к некоторому ощущению бесхозяйности в отношении общего имущества многоквартирного дома, а именно общих коридоров, лестниц, чердаков, подвалов, стен, крыши и т.п.
Жилищный кодекс Российской Федерации указывает на то, что подобное имущество находится в общей долевой собственности жильцов (статья 36). Однако эта долевая собственность рассматривается как некий придаток к праву собственности на квартиру, и никем в серьез не воспринимается именно как собственность.
В итоге мы зачастую наблюдаем неблагоустроенность подъездов, лестниц, подвалов, чердаков и т.п., хотя, надо признать, что все же в этой сфере ситуация меняется к лучшему по сравнению с 1990-ми годами.
Но курьезы все равно возникают. Так, некоторое время назад петербургская Интернет-газета «Фонтанка.Ру» писала о сюжете, при котором возник спор относительно того, кто должен устранять течь из трубы, проходящей через так называемый подвесной этаж: приподнятую часть общего двора, под которой имелось пространство, ранее (до революции) использовавшееся для хранения дров, угля или льда [4].
При этом спор шел исключительно о том, должен ли устранять эту течь «Водоканал» или управляющая организация, привлеченная для обслуживания дома. Но никому не пришло в голову, как видно из обсуждаемой статьи, что за содержание общего имущества отвечает само сообщество жильцов, а уже они могут привлечь любого стороннего подрядчика или заключить соответствующее соглашение с управляющей организацией для ликвидации течи.
Другой пример связан с сюжетом, в котором в один большой дом было объединено три дома, которые изначально были возведены отдельно. Примечательно, что эти дома были построены силами жилищно-строительных кооперативов в советское время. Однако затем, предположительно, силами государства между этими домами на уровне первого этажа были воздвигнуты «вставки» в виде нежилых помещений, и получилось, что три дома оказались объединенными в один. Но при этом собственников квартир в этих трех домах никто не спрашивал, хотят ли они объединяться с соседями, создавать ли одно товарищество собственников жилья, охватывающее все три дома, или привлекать ли одну управляющую организацию [5].
О чем говорят эти два примера? Они свидетельствуют о неразвитости представлений о том, что коллективные образования могут наделяться свойствами субъекта, и за ними могут признаваться некоторые психологические качества. Положительным образом этот вопрос впервые был решен в работе З. Фрейда «Психология масс и анализ человеческого Я» [6, с. 7, 20, 24, 32, 59, 62, 63, 66, 72, 73, 88].
Следуя этому тезису, нужно признать, что члены сообщества жильцов в многоквартирном доме могут и должны осознавать свою принадлежность к подобному сообществу. Для объяснения этого феномена уместно прибегнуть к понятию синкретизма: в нашей психике есть умозрительные структуры, которые отвечают за осознание нашей принадлежности к коллективным образованиям. Если К. Г. Юнг писал о коллективном бессознательном [8, с. 55-62], то тогда уместно говорить и о коллективном сознании.
И тогда лестницы, подвалы, чердаки, стены вдруг станут чьими-то, то есть обретут хозяина, то есть того, кто будет за них отвечать. В противном случае эти вещи будут обречены оставаться, в сущности, бесхозяйными, и мы будем бесконечно думать о том, что вот придет кто-то и наведет в них порядок: уборщица, ТСЖ, управляющая компания, государство и т.п. (а в сущности — воображаемый «хороший родитель»), но в реальности мы рискуем жить в разрухе.
И вот так парадоксальным образом от мысли о том, что психология искажает право, мы приходим к мысли о том, что иногда она, напротив, помогают праву признать ограниченную субъектность за таким коллективным образованием, как сообщество собственников квартир в многоквартирном доме, и решить многие повседневные, но весьма насущные вопросы.
2. Банкротство застройщиков
Этот раздел достаточно тесно связан с предыдущим. В деле о банкротстве особенно ясным становится осознание кредиторами банкротящегося должника самих себя как некоего сообщества, как некоего коллективного образования, поскольку только действуя совместно, они могут максимизировать прибыль от поиска и продажи имущества должника.
Однако именно в этих делах становится наглядным противостояние личного и общего: каждый из кредиторов стремится явно или неявно получить большую часть «пирога» и обойти других.
Дела о банкротстве застройщиков, как правило, бывают достаточно резонансными и у всех на слуху. Нередки пикеты и демонстрации обманутых дольщиков, перекрытия ими дорог, объявление голодовок и т.п.
В 2011 году в Федеральный закон от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» был включен специальный § 7 главы IX, который называется «Банкротство застройщиков». Одной из его ключевых особенностей было то, что он позволил участникам строительства заявлять в деле о банкротстве требования о передаче жилых помещений, а не денежные требования.
Поясню, что законодательство о банкротстве изначально заточено на удовлетворение денежных требований. Оно и понятно: делить деньги всегда легче, чем другое имущество.
Более того, § 7 главы IX Закона о банкротстве предусматривает возможность передачи сообществу участников строительства недостроенного дома при условии создания ими жилищно-строительного кооператива (статья 201.10 Закона о банкротстве), если погашены требования кредиторов предшествующих очередей (например, по возмещению вреда, причиненного жизни или здоровью человека).
Однако для того, чтобы работала конструкция с передачей дома жилищно-строительному кооперативу совершенно не обязательно было предусматривать возможность заявления неденежных требований; было достаточно только предоставить участникам строительства привилегированную очередь удовлетворения их требований (пускай бы они были только денежными).
Ведь, если участники строительства «выкупили» свой дом у кредиторов предшествующих еще более привилегированных очередей (это, например, требования по возмещению расходов, связанных с производством по делу о банкротстве, требования о возмещении вреда жизни или здоровью граждан и т.п.), то они могут поступать с домом как угодно: продать его и распределить выручку, достроить и раздать квартиры. Это совершенно не важно.
Так зачем же законодателю потребовалось создавать отдельный реестр требований о передаче квартир?
Как мне кажется, значение таких требований в значительной мере психотерапевтическое. Понятно, что человек, который вложил достаточно большую сумму денег в покупку квартиры (например, которые он копил всю жизнь, или, например, получил как ипотечный кредит) и не получил ее, узнав о банкротстве застройщика, будет испытывать сильнейшую фрустрацию.
И в этой ситуации наличие судебного акта, подтверждающего его право на получение квартиры, становится для него как бы лечебным. Суд, который несомненно, представляет собой некий авторитет, родительскую фигуру, подтверждает, что у гражданина есть право на квартиру. Более того, судебная практика свидетельствует о том, что в соответствующем судебном акте будет подробно изложено, каковы характеристики квартиры, подлежащей передаче (площадь, расположение и т.п.).
В такой ситуации судебный акт является неким суррогатом, неким символом, заменяющим человеку пока отсутствующую у него квартиру. И этот символ, конечно, способен дать человеку надежду, облегчить его страдания до той поры, пока ему не будет передана реальная квартира. Все же тенденцией последних лет стало постепенное решение проблемы «обманутых дольщиков».
Однако нужно сказать и про более глубокую проблему — про дела о признании за участниками строительства права собственности на квартиры в недостроенном здании, которые до недавнего времени выносились судами общей юрисдикции. Соответствующие решения с точки зрения логики построения правовой системы — полный нонсенс. Вспомним о том, о чем мы написали чуть выше: вещные права (в том числе право собственности) могут существовать только в отношении созданных вещей, поскольку лишь они имеют оформленные пространственные границы. Пока дом не построен, у участника строительства имеются только обязательственные права к застройщику: требование о постройке дома и передаче ему квартиры, но не более того.
Что делать с такими участниками строительства (добившимися признания права собственности) в банкротстве? Ведь дом нужно достраивать! А в нем уже есть как бы выделенные кому-то квартиры. К счастью, для целей банкротства соответствующие судебные акты просто игнорировались, и дом спокойно достраивался дальше. Но строго, говоря, если всерьез относиться к признанному праву собственности, то другое лицо (например, созданный участниками строительства жилищно-строительный кооператив или новый застройщик) не мог достраивать чужую квартиру без согласия «собственника».
При этом судьи, признававшие права собственности участников строительства на непостроенные квартиры, вполне осознавали небесспорность подобных решений с точки зрения чистоты правовых конструкций, и признавали, что делают это для снятия социальной напряженности («Вы что хотите, чтобы граждане митинговали напротив судов?!»).
В данном случае еще более явно то, что решение о признании права собственности на еще не воздвигнутую квартиру — это не более чем создание иллюзии обладания чем-то, чего в действительности нет. Символ квартиры в виде судебного решения заменял саму квартиру.
Рассуждая о банкротстве застройщиков, нельзя не упомянуть еще об одном сюжете. В 2018 году в соответствии с Федеральным законом от 29.07.2017 № 218-ФЗ был создан Фонд защиты прав граждан — участников долевого строительства (в настоящее время — Фонд развития территорий), который занимался достройкой проблемных объектов или выплачивал гражданам компенсации (в соответствии со статьей 13 указанного закона).
С одной стороны, хорошо, что государство взяло на себя решение этой злободневной социальной проблемы. С другой стороны, нельзя не признать, что в этом вопросе российское общество проявило в известной мере инфантилизм. Ведь с точки зрения нормального распределения рисков если гражданин выбрал себе в контрагенты нерадивого застройщика, то это его проблемы, и государство их решать, строго говоря, не обязано.
И если государство берет на себя решение этой проблемы, то это значит, что ему необходимы ресурсы, которые нужно где-то добрать. А это означает усиление налогового бремени, вмешательство в экономику, и как следствие подавление экономической активности. Так инфантилизм одних граждан приводит к ухудшению благосостояния общества в целом. Точно так же, как человека тянут «вниз» его нерешенные детские проблемы.
По всей видимости, нужно ставить вопрос о психоанализе общества в целом…
3. Так называемый «режим самоизоляции»
Докатившаяся до центральных регионов России в марте 2020 года пандемия COVID-19, несомненно, внесла существенные коррективы в жизни людей, и, безусловно, имела глубокие психологические последствия.
Для целей настоящей статьи я хотел бы остановиться на такой введенной властями мере, как режим самоизоляции, который подразумевал запрет на покидание мест своего проживания для всех граждан или отдельных их категорий (также использовался термин «режим повышенной готовности»).
В наиболее радикальном виде этот режим был предусмотрен, например, пунктом 9.3 указа Мэра Москвы от 05.03.2020 № 12-УМ «О введении режима повышенной готовности». Этот пункт в редакции, действовавшей с 29.03.2020 и до 21.05.2020 запрещал гражданам выходить из дома без веских на то причин. Сами эти причины были изложены в том же пункте и включали, например, приобретение еды и медикаментов, приобретение лекарств, выгул домашних животных, обращение за медицинской помощью и т.п.
В Санкт-Петербурге действовал менее строгий режим: пункт 2.6 постановления Правительства Санкт-Петербурга от 13.03.2020 № 121 «О мерах по противодействию распространению в Санкт-Петербурге новой коронавирусной инфекции (COVID-19)» вводил режим самоизоляции только для граждан старше 65 лет.
Я рискну утверждать, что подобные меры входили в противоречие с Конституцией Российской Федерации, статья 27 которой гарантирует каждому право на свободу передвижения.
Да, это именно так: выходя из дома, вы реализуете свое конституционное право.
Конституционные права, безусловно, могут быть ограничены. Статья 55 Конституции РФ предусматривает, что одна из целей такого ограничения — охрана здоровья граждан (часть 3). При этом право на свободу передвижения не относится к числу тех прав, которые не подлежат ограничению ни при каких обстоятельствах (часть 3 статьи 56 Конституции РФ).
Однако единственный закон, который предоставляет властям право ограничивать свободу передвижения — это Федеральный конституционный закон от 30.05.2001 № 3-ФКЗ «О чрезвычайном положении». Пункт «б» статьи 11 этого закона наделяет Президента Российской Федерации полномочием ограничивать данное право.
Другой федеральный закон, в рамках которого якобы действовали региональные власти, вводя так называемый режим самоизоляции — это Федеральный закон от 21.12.1994 от 68-ФЗ «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера». Этот закон, конечно, признает за органами власти широкий круг полномочий, но не разрешает им делать главного: ограничивать права и свободы человека и гражданина (подпункт «д» пункта 10 статьи 4.1 указанного закона).
Примечательно, что на граждан, нарушавших режим самоизоляции, налагались административные штрафы согласно статье 20.6.1 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях.
Важно отметить, что в Чехии, где был введен аналогичный российскому режим самоизоляции, подобные меры, первоначально введенные министерством здравоохранения, были признаны незаконными в судебном порядке. Городской суд Праги подчеркнул, что ограничивать свободу передвижения можно только в соответствии с законодательством о чрезвычайном положении. При этом правительству было дано несколько дней для того, чтобы принять соответствующие меры в надлежащем порядке [7].
Интересно, что Конституционный Суд РФ (далее — КС РФ) не стал признавать не соответствующим Конституции РФ подпункт 3 пункта 5 постановления Губернатора Московской области от 12.03.2020 № 108-ПГ, содержание которого было аналогично вышеназванному указу Мэра Москвы, в том смысле, что запрещало гражданам покидать свое жилье в отсутствие причин, названных в этом пункте. Инициатором обращения в КС РФ был житель Московской области, который якобы незаконно находился в общественном месте в период действия режима самоизоляции. КС РФ подчеркнул, что введенный запрет не носил тотального характера, был обусловлен объективной необходимостью, а также не длился слишком долго (постановление от 25.12.2020 № 49-П).
Однако сдержанность российских судов по данному вопросу достойна отдельного обсуждения.
Почему же власти не ввели чрезвычайного положения, как было бы правильно для того, чтобы запретить покидать свое жилище без веских причин, а ввели некий суррогат, некий паллиатив в виде «режима самоизоляции»?
Как мне кажется, это было сделано именно из психологических соображений.
Не секрет, что пандемия коронавируса и введенные властями ограничительные меры и без того вызвали серьезную панику среди населения: люди кинулись скупать гречку, лекарства, туалетную бумагу и другие товары первой необходимости, создавая очереди в магазинах, серьезный рост цен и т.п.
Совершенно очевидно, что если бы соответствующие ограничение имели обертку чрезвычайного положения, то такая паника была бы еще больше.
Само словосочетание «чрезвычайное положение» имеет гораздо более тревожную окраску, чем термин «режим самоизоляции». Первое создает сильное чувство вмешательства в границы «Я», дает ощущение влияния извне со стороны грозного и подавляющего родителя, отнимающего свободу и личное пространство. Особенно тяжело переносить подобные меры было бы людям с параноидальными чертами характера; тем, у кого повышенный уровень тревожности.
Термин «режим самоизоляции» в этом смысле, как мне кажется, гораздо более нейтральный, и даже в некоторой степени успокаивающий. Он создает иллюзию того, что это не кто-то извне ограничивает наши права, а сам человек накладывает на себя подобные ограничения. Возникает видимость того, что необходимость находиться дома, не выходить на улицу, уже была интроецирована человеком, и он сам наложил на себя подобные ограничения. Так устроена психика, что налагаемые на самого себя запреты и ограничения переносятся гораздо легче, чем запреты и ограничения, исходящие извне. Первые — как бы часть осознанной части нашего «Сверх Я», а вторые — что-то пришлое, чужое, и потому имеющее негативную коннотацию.
Конечно, подобный ход рассуждений — это своего рода самообман. Хороши же те самоограничения, за несоблюдение которых штрафуют органы государственной власти!
Однако создание иллюзий — важная часть деятельности любого государства.
Безусловно, использование понятия «режим самоизоляции» как суррогата чрезвычайного положения имеет и негативную сторону. Государство, конечно, не может не нарушать, ущемлять, ограничивать наши права, собирая, например, налоги, призывая нас на военную службу и т.д. Но для того и нужна Конституция, другие законы, чтобы четко обрисовать, указать, как именно, и в каком порядке можно нарушать наши «границы» (права человека — суть тоже своеобразные границы личности, ее метафизическое пространство). И когда наши границы нарушаются «неправильным» образом, это не может не вызывать агрессию, беспокойство, тревогу и т.п.
И в этом смысле я думаю, что в 2020 году наше общество уже впитало в себя изрядную долю агрессии, которая ждала своего выхода. Нельзя исключать того, что события 2022 года стали продолжением событий 2020 года. Слишком много было накоплено агрессии внутри общества за период самоизоляции; она должна была как-то экстернализироваться…
4. Насколько плохо в принципе то, что психологические моменты учитываются при создании норм права?
На вопрос, поставленный в заголовке статьи, я бы ответил так, что не вижу ничего плохого в том, что при создании норм права учитываются соображения психологии. Приведу несколько цифр. В 2022 году эффективность взыскания Федеральной службой судебных приставов (служба, которая занимается исполнением решений судов) по исполнительным производствам имущественного характера составила 36,5%, если считать от количества исполнительных производств, и 16%, если считать от взысканных сумм [3].
Это красноречиво говорит о том, что механизм государственного принуждения работает не очень эффективно. Напрашивается вывод о том, что основная задача правовой системы состоит не столько в реальной защите нарушенных прав, сколько в создании и поддержании у большинства населения иллюзии того, что если они нарушают чьи-то права, защищенные законом, то за этим последует неминуемая санкция. И большая удача всего общества состоит в том, что далеко не все знают о столь невысокой степени эффективности применения государственного принуждения. И именно вследствие этого право, конечно, должно учитывать психологические моменты при регулировании общественных отношений, и некоторые уступки стихийности психики со стороны «идеального мира» права неизбежны.
Библиографический список:
- Величко В. Поэтажная собственность как правовой феномен // Журнал РШЧП. — 2019. — № 6. — С. 93 — 125.
- Выполнение Федеральной службой судебных приставов основных показателей деятельности по итогам работы за 2022 год [Электронный ресурс] // Интернет-сайт Федеральной службы судебных приставов — URL: https://fssp.gov.ru/2825209/.
- Гражданское право: учебник в 3 т. Т. 1. — М.: Проспект, 2007. — 784 с.
- Дом в центре Петербурга захватили фекалии. Подобраться к ним мешает закон [Электронный ресурс] // Интернет-газета «Фонтанка.Ру» — URL: https://www.fontanka.ru/2021/12/09/70305785.
- Коммунальный «Горыныч». Три девятиэтажки в Петербурге «склеили» по одному адресу [Электронный ресурс] // Интернет-газета «Фонтанка.Ру». — URL: https://www.fontanka.ru/2022/01/19/70386782/.
- Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого Я. — М.: Издательство «Э», 2016. — 96 с.
- Чешский суд признал незаконными некоторые меры по борьбе с COVID-19 [Электронный ресурс] // Интернет-портал «Право.Ру» — URL: https://pravo.ru/news/221046.
- Юнг К.Г. Архетипы и коллективное бессознательное. — М.: Издательство АСТ, 2020. — 496 с.
- Frank J. Law and the Modern Mind. — London: Stevens & Sons Limited, 1949 — 368 p.
Автор: Илья Михайлович Шевченко
Преподаватель СПбГУ, кандидат юридических наук